Она осторожно перевернула труп старика. Шею Федорушки залила кровь, губы кривила то ли улыбка, то ли последнее слово. Он был тёплым, но дышать перестал.
Интуиция оказалась стабильной. Чутьё – могучим. Дело – проигранным.
Сифа успокоилась. Нервность сразу исчезла, наступила прострация. Хотелось смеяться громко-громко, только вот страх мешал. Мешало одиночество. А ещё – кратковременная потеря ориентации.
Сифа встала и пошла. Без направления и цели. Оставляя за собой всю отыгранную жизнь. Прошлое, которое покрывалось уже мемуарной корой, выпячивая одни ничего не объясняющие детали и скрывая другие. Она готовилась вспоминать прошлое, оставляя эмоции в стороне. Подчиняясь судороге малодушия, готова была поведать о нём любому, кто подвернётся. Совершенно постороннему человеку. Абстрактному чинуше или пошлому лизоблюду. Однодневке, перекати-полем несущемуся поперёк течения её жизни. Хотела повествовать о том, как они ловили Рыбу. Как они начали её ловить и как закончили. И кто был с ней рядом – до и после. Она будет стараться вспоминать, рассказывать точно, не упуская подробностей. Она напряжётся и вставит умное слово. А умное слово потянет за собой следующее; слова станут виться, плести свой узор. Она попробует упорядочить узор словес и высказываний, в соответствии с тем, что происходило на самом деле. С тем, что она сама хотела изобразить. Возвысить. Хотела, пыталась. Потом, исчерпав тщетность мук, опустила руки. И успокоилась. Встала и пошла без направления и без цели…
Кто-то здесь бормотал. Далёкий женский голос, напоминающий рыдания. Сифа мотнула головой, чтобы отогнать сковавший её дурман.
Действительно, знакомый женский голос.
Она помнила то место. Довольно большой закуток, который они вырыли для разнообразия, а применения ему так и не нашли.
Сифа продвинулась дальше и с опаской посмотрела за угол.
Увиденное её поразило. Спиной к ней, на коленях стояла Аглая, которая без удержу несла малопонятную чушь, била поклоны и рыдала взахлёб. А перед Аглаей…
Сифа упорно отказывалась сознавать главное, поэтому начала с мелких деталей. Сперва она умственно привыкла к русалочьим волосам Коли Андрея. К тому очевидному факту, что они лежат на земле, что они – лишь дурацкий парик. Затем разум Сифы воспринял странные лохмотья рядом с париком. Лохмотья вперемешку с… чем-то, больше всего напоминающим человеческую кожу – такую знакомую и вместе с тем такую отвратительную. Потому что сбросили её, как одежду. Заодно с одеждой. А то, что осталось… то, что раньше существовало под личиной Коли Андрея, явилось теперь сущностью, наотрез отказывающейся вмещаться в разум Сифы, её сознание. Тем, что раньше было так желанно. Представляя главную ценность. Из-за которой они теряли друг друга.
Аглая, кажется, понимала суть преображения