Поэтика и семиотика русской литературы. Н. Е. Меднис

но акцентирует полярность через романтическую оппозицию понятий-миров – «поэт-толпа», оппозицию, которая в его творчестве предыдущих лет была почти снята. Стихотворение «Чернь» было важно Пушкину и в конкретном смысле – как реплика в диалоге со «строгими Аристархами» (отсюда скорая публикация его в «Московском вестнике»), и в общефилософском и эстетическом смысле (связь времен, выход к концепированному читателю), о чем говорит эпиграф из Вергилия «Procul este, profani».

      Важно при этом помнить, что понятие «толпа» уже в это время для Пушкина шире представления о равнодушной и чуждой светской толпе. «Изоляция Пушкина в его творческой работе 30-х годов, – справедливо пишет Л. Я. Гинзбург, – была тем более тягостна, что он оказался под ударом не только профессиональной критики, не только публики, но и старых своих соратников»[5]. Именно поэтому ошибочно сводить, как это делали долгое время, остроконфликтную ситуацию, сложившуюся к 30-м годам в отношениях между поэтом и читателем, к конкретному конфликту «поэт – двор», «поэт – свет». Она явно развернута в своих границах до общей проблемы «поэт – читатель».

      Во многих стихотворениях Пушкина конца 20-х – начала 30-х годов, лишенных каких бы то ни было сатирических выпадов, звучит мысль о чуждости творений поэта читателю.

      Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.

      Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?

      Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,

      Плату принявший свою, чуждый работе другой?

(«Труд», 1830. – III (1), 230)

      Ты внемлешь грохоту громов,

      И гласу бури и валов,

      И крику сельских пастухов —

      И шлешь ответ;

      Тебе ж нет отзыва… Таков

      И ты поэт!

(«Эхо», 1831. – III (1), 276)

      Новейшие врали вралей старинных стоят —

      И слишком уж меня их бредни беспокоят.

      Ужели все молчать да слушать? О беда!..

      Нет, все им выскажу однажды завсегда.

(«Французских рифмачей суровый судия…», 1833)

      В применении к 30-м годам в характеристике отношений «поэт – читатель» слово «расхождение» обретает буквальный смысл. Мотив дороги (реальной и метафорической), настойчиво звучащий в творчестве Пушкина этих лет, в системе «поэт – читатель» предстает в варианте разминувшихся дорог. Оппозиция «свое – чужое» здесь четко выражена через противопоставление двух миров и двух жизненных путей:

      Побег мой произвел в семье моей тревогу,

      И дети и жена кричали мне с порогу,

      Чтоб воротился я скорее. Крики их

      На площадь привлекли приятелей моих;

      Один бранил меня, другой моей супруге

      Советы подавал, иной жалел о друге,

      Кто поносил меня, кто на смех подымал,

      Кто силой воротить соседям предлагал;

      Иные уж за мной гнались; но я тем боле

      Спешил перебежать городовое поле,

      Дабы скорей узреть –