– Или лодка проплывёт.
– Или лодка. Или до Кутузовского дошла бы, если на другой стороне реки шлёпнулась. Там, конечно, бурелом, зато недалеко, всего метров триста. А уж на Кутузовском широкая тропа и челноки туда-сюда шастают.
– Могло отнести к Экспоцентру. – покачал головой завлаб. – Серёжа рассказывал: там сам чёрт ногу сломит, до самого Пресненского болота.
Егор наклонился к карте. На этот раз карта была правильная – схема погибшего мегаполиса, на которую не один год аккуратно наносили сотни и сотни пометок, отражающие изменения, случившиеся после Зелёного Прилива. Яков Израилевич дорожил картой не меньше, чем оригиналом своего «Определителя фауны Московского Леса».
– Если она упала в этом районе, – его палец очертил круг с центром в районе Краснопресненского парка, – то, скорее всего, даже на землю спуститься не сумела. Деревья там под сотню метров, в кронах – ни просвета. Если даже добралась до ствола, не свалилась, не разбилась, то в первую же ночь её сожрали бы пауки-птицееды. В третьем-четвёртом ярусах их полно, недаром белки избегают туда забираться…
Егор кивнул. Вертикальное пространство Леса традиционно делили на пять «ярусов». К первому относился подлесок, где царствовали кустарники и вьющаяся растительность, вроде лиан и плюща. Он распространялся не выше третьего этажа типовой панельной многоэтажки. Вторым считались кроны обычных деревьев, редко вытягивавшихся выше седьмого-восьмого этажей. На этой же высоте росли уже нижние ветви деревьев-гигантов; они образовывали третий ярус, от восьмого этажа до примерно двадцатого, и четвёртый, тянущийся ещё метров на тридцать вверх. Далее следовал пятый, верхний ярус – верхушки крон лесных титанов, самые высокие из которых бросали порой вызов «сталинским» высоткам.
Яков Израилевич пролистал «Определитель».
– На Краснопресненской набережной – центр ареала обитания гуттаперчевых пауков. На редкость мерзкие создания. Мне о них егеря рассказывали, даже как-то подстреленную тварь в ГЗ приволокли.
На развороте альбома была изображена толстая ветка, с которой свешивалась тварь. Приплюснутая башка с круглой усаженной острыми зубами, пастью; десяток конечностей, из которых шесть были вывернуты вверх – она висела на них, зацепившись за ветку длинными изогнутыми шипами. Четыре других заканчивались парой длиннейших коленчатых пальцев с крючковатыми когтями.
– Экая пакость! – Егора передёрнуло. – Это насекомое или ящер какой-то?
– Представьте себе, дальняя родня осьминога. У них тоже костяка нет, а зубы и шипы с когтями – ороговевшая кожа.
Отсюда, кстати, и название, «гуттаперчевый паук». Помните рассказ Чехова? У них тоже конечности под любыми углами выворачиваются. И мимикрируют не хуже хамелеонов: в ветвях с двух шагов не разглядишь, а он тебе крюком в темечко – бац!
– Ладно, Лес с ними, если понадобится – как-нибудь