– Господь, Отец ваш Небесный, любит вас и предостерегает – через меня, своего недостойного слугу, – от опасностей, которым вы подвергаете себя, принимая участие в этом празднике. Вы ослеплены его великолепием и роскошью, оглушены шумом его обольстительной музыки, и не замечаете спрятавшихся за камнем василисков, не слышите злого шипения змей. От всего своего сердца советую я вам отказаться от искушений этого нечестивого фестиваля. Подумайте лучше о любви Божьей, спросите себя: «Стоит ли мне отвергать эту любовь и ставить тем самым душу свою под угрозу?» Ведь отмечая этот греховный праздник, именно так вы и поступаете.
Августин остановился, внезапно осознав, что, увлекшись силой собственного красноречия, он совершенно забыл о своих слушателях, времени и месте – обо всем, за исключением крайней необходимости предупредить пришедших в форум карфагенян о неблаговидности их поведения. Он взглянул на небо: солнце уже прошло свой меридиан. Он начал свою речь в четвертом часу, то есть… говорил больше двух часов! Августин обвел взглядом слушавших его людей. Уважая его авторитет, они не разошлись, но стали беспокойными и невнимательными. У многих на лицах читалось недоумение; большая же часть собравшихся выглядела уставшей и сердитой, возмущенной таким вторжением в их веселье. Будучи реалистом, Августин понял, что не сумел завоевать их расположение и что, продолжая выступление, он рискует еще больше восстановить их против себя, и решил закругляться.
– Вот почему, друзья мои, хочу я закончить словами…
– Ох, избавьте нас от своих поучений – вы и так сказали достаточно, – прервал его невысокий, полный мужчина, лицо которого показалось Августину смутно знакомым. «Макробий, автор трактата «Сатурналии», – вспомнил он, – rhetor в университете, том самом учреждении, где я выиграл приз в риторике». Пребывая в смятении, Августин услышал, что острота молодого ученого была встречена приветственными смешками. Почувствовав назревающий конфликт, толпа оживилась. Сдавать ситуацию без боя Августин не собирался.
– Если из всего моего скромного выступления вам запомнится лишь одно, пусть – пусть это будет… – Тут Августин запнулся; он чувствовал, что голос его звучит слабо, примирительно. Не так все должно было закончиться. Он продолжил. – Запомните лишь одно, друзья. Без милости Божьей мы – никто. Сами мы ничего…
– Не можем сделать? – Макробий превратил утверждение Августина в вопрос. – Ваше высокопреосвященство, – формально правильное обращение было произнесено с едва уловимой иронией, – вы все время вспоминаете о милости Божьей. А как же воля самого человека? Вы что, считаете, мы ничего не можем добиться сами?
– Так вы утверждаете, что люди могут прийти