– Вот это парень! – вслух восхитилась Анна. – Странный какой…
6
А в воскресенье собрались на лыжах. Виктор с Василием – как заправские спортсмены, и лыжи им настолько были послушны, что казалось, парни так и родились с ними. Римма – хотя и в валенках, но в красном ворсистом свитере, в синих брючках и в белой пуховой шапочке с длинными, по пояс, ушами, – выглядела праздничным снегирём. И только Анна в нелепой куртке, которую ей одолжила хозяйка, в сатиновых шароварах, в юбке и в платке «по-бабьи» выглядела матрешкой. Мягкие крепления на лыжах были не по размеру – малы. С первых же шагов она отстала.
А день солнечный, морозный. Снег – голубовато-чист. Накатанная лыжня поблескивала зеркально.
«Эх, дура я, дура, и куда это я лезу, нашла ровню», – думала Анна, копьем палки яростно скалывая наледь под пяткой.
– Что, Анна Петровна?
Она вздрогнула. «И как тебе не стыдно насмехаться!» – вдруг появилось нелепое желание крикнуть, но, пересилив себя, она лишь со вздохом сказала:
– Намерзает.
– Ну, это не главное. Впереди лес и отличные спуски. – Слегка взметнув снег, Виктор красиво развернулся, но ждал, когда пройдет вперед Анна.
– Нет уж, поезжай вперед, я ведь плетусь еле-еле.
Виктор недовольно скривил рот, мощно оттолкнулся палками и красиво пошел к опушке леса, где только что скрылись Василий с Риммой.
Анна поехала следом. Скользила она короткими шажками, смотрела на концы непослушных лыж и уныло думала: зачем, почему едет следом. Надо бы повернуть назад, но лыжи скользили и скользили – вперед. Так в одиночестве и вошла в лес. Здесь было сказочно-красиво и тихо. Справа за соснячком две какие-то птички наперебой долбили на снегу еловую шишку. Анна остановилась – жаль птиц. «И холодно, и голодно», – подумала она, и самой тотчас как будто стало зябко. Разжала палки и сквозь варежки принялась дышать на руки. Вспомнились деревня и детство на печи. Склонив голову, она чему-то улыбалась – шла и шла… Неожиданно ее осыпало снегом. Она подняла голову – и новая охапка снега свалилась с еловых ветвей на плечи. Раздался восторженный смех Риммы, похохатывали и парни, выбираясь на лыжню из укрытия. Только теперь Анна поняла, что ее удачно подстерегли. В другое время развеселилась бы вместе со всеми, но сейчас шутка показалась обидной, Анна беззвучно заплакала – и слезы мешались с таявшим на щеках снегом.
Дальше ехали медленно, вместе. Грусть и обида постепенно развеивались. Перейдя просеку, выехали на гриву, по которой в ряд одна к одной выстроились палатки: большие, как цирковые шатры, с боков они тщательно были обложены снегом; через провисшие крыши сочился пар, струились дымы из железных высоких труб.
Анна недоуменно застыла.
– Неужели здесь живут? – И представились деревенские бабы с детьми и то, как они дрогнут под брезентом. – Что это, а?
– Публичный городок, – с иронией сболтнул Виктор.
– Как… публичный? –