– А телефон Стрекаловой у тебя есть?
– Ей я не буду звонить.
– Почему? Порадуй ее сердечно. Расскажи, что тебя закрыли наедине с мачо, могучим и прекрасным, он распевает тебе серенады, смотрит влюбленными очами и носит на руках.
– Примерно так она поступала со мной. – Ника вспомнила о записке Стрекаловой, которая ее обидела весной. Это было всего-навсего весной, но Нике казалось, что с того времени прошел целый век.
– Правда? – удивился Аким. – Она рассказывала о мачо?
– Да.
– У мачо было имя?
– Конечно.
– Я его знаю?
– Да.
– Он тебе нравился? Мачо?
– Да. Нет… Нет, конечно же нет! (Как красивая открытка, как заокеанский артист!)
– Смотрите, сударыня. Я ревнивый и в ревности страшен! – Кимка сделал устрашающее лицо и зарычал, выставив вперед руки с загнутыми пальцами: – Р-р-р-р!.. Так и плати ей тем же.
– Ага! Лопнет от зависти, и мы будем виноваты.
– Это точно, – засмеялся Аким. – Трезвонь парням.
– Из парней у меня только ты записан.
– Оп! Мне звонить не надо, телефон дома, разбудит ма-па. Ладно, Дымка! Мы же не в смертельной опасности. Посидим… давай сядем. Мне с тобой сидеть в кайф. Тепло. Светло. Мухи не кусают.
– Тебе тепло! – Ника поежилась в своем открытом беленьком платьице.
Аким снял пиджак и накинул на плечи девушке:
– Прости за догадливость. Так лучше?
– Да. Спасибо. Во попали!
– Наверно, все уже разошлись, – почему-то мечтательно сказал Аким.
– Не может быть! Танцы были в самом разгаре!.. Тише! – Ника прислушалась, подняв голову к потолку. – А если правда все разойдутся, что нам делать?
– Ночевать тут. Я на канате вниз головой, а тебе всю скамью уступлю. – Кимка засмеялся, кивнув на гимнастическую скамью.
– Ты, Кима, шутишь, а мне совсем не до смеха. Я папе позвоню.
– Зачем? Он не сможет нас выручить. Нет, позвонить ему надо, предупреди, что ты в безопасности, что ты с надежным товарищем и другом.
– Если я так скажу, он просто сойдет с ума. Он же тебя не знает.
– Тогда не звони. Все выпускники до утра гуляют. Родители в курсе.
– Кимка, я тоже хочу гулять!
Аким уже лез по канату. Добрался до потолка, посвистел Нике.
– Эге-гей! Высоко сижу, далеко гляжу!
– Ну и что же ты видишь?
– Прекрасное далеко!.. Нашу свадьбу! Я играю на балалайке, а ты пляшешь «Барыню»!
Ника вздохнула:
– Аким, я никогда не думала, что в один вечер ты можешь наговорить столько глупостей. И все одна за другой, одна за другой.
Они сидели рядышком на гимнастической скамье. Ника на стенку оперлась, Аким вперед наклонился и смотрел на ее лицо. Пальчики ее перебирал своими длинными пальцами.
– А я помню, как ты высоту брала. Ну, еще до восьмого. Помнишь? Тебе физрук планку переставляет и переставляет. А ты прыгаешь и прыгаешь. Берешь высоту и берешь…
– А вы орали: «Давай,