Дядя Слава откинулся на спинку дивана, всё больше сползая на подушку. Рюмка выпала из рук на пол.
На другой день в воскресенье Дмитрий проснулся поздно. Сильно болела с похмелья голова, его мутило. Вячеслава Дементьевича не было. На шахматном столике, заботливо расставленные его рукой, стояли две бутылки столичного пива, оставшаяся после вчерашнего водка и хрустальная ваза с апельсинами. Дима кисло улыбнулся, вспомнив вчерашнего дядю Славу.
Водку он не смог выпить, достал из буфета фужер, вылил туда пиво, залпом осушил его. Голова закружилась, стало легче. Дима отыскал сигарету, подошёл к окну.
На улице лил дождь. Ветер заплетал ветви деревьев, изредка погромыхивал далёкий, еле слышный в городской квартире, гром. Заметно похолодало. Синоптики обещали в средней полосе дождь со снегом. А ведь сейчас только август. Где-то звучала музыка. Женский голос объявил пятую симфонию Бетховена. «Я хочу, чтобы музыка высекала огонь из человеческих сердец», – вспомнил Дмитрий. Его всегда удивляло, откуда дядя Слава столько знал. Он не был меломаном, но рассказывал, что эту музыку композитор написал под влиянием французской революции и посвятил её Наполеону, а когда узнал, что Бонапарт объявил себя монархом, – растоптал титульные листы своей симфонии. Дима прислушивался к волнующим звукам, впервые постигая, что музыка Бетховена как бы отвечала принципам Вячеслава, подчёркивала его своеобразное «слово жизни», его излюбленный закон философии: борьбу противоположных сил. Он объяснял это Дмитрию, когда принёс пластинку с записью симфонии. Дядя как-то по-своему переосмысливал композитора, по-своему переоценивал его замыслы, идеи, и Диму поражала правдоподобность, с которой Вячеслав делал для себя и для него выводы.
А музыка всё лилась. Ветер трепал измученные деревья, срывал с веток листья, подгонял случайных прохожих. Звуки нарастали и обрывались, и повторяли себя. Диме стало не по себе. Он смял пальцами сигарету и отправился на кухню.
Вячеслав Дементьевич не появлялся целый день. Целый день лил или накрапывал дождь, а вечером собралась гроза.
Он пришёл около девяти часов. Щёлкнул замок – и дядя Слава вошёл мокрый, злой и усталый. Не разуваясь, он прошёл к дивану, рухнул на него, налил себе пива и лишь после этого, мрачно глянув на Дмитрия, коротко бросил: – Одевайся.
По тому, как он это произнёс, Дима понял – что-то случилось. Перечить не имело смысла. Вячеслав молчал, но вдруг не выдержал:
– Весь день его под дождём пас.
– Ты о ком? – надевая кожаную куртку, спросил Дмитрий, словно не догадываясь, кого дядя имел в виду.
– «Буратино» в город приехал. На Бессарабке встретил. Не засёк он меня, хрен носатый. По клиентам стреляет, в музей заходил, на почту. Может, с государством решил со страху поделиться. Ну что ж,