– Казаки оне! В лампасах ходют! Нагайками грозят! А кто сортир взорвал?! Кудать теперь простому народу без сортиру, а?
– Да тю на тебя, деда… Рази ж не слыхал, что в сортире том страшная кикимора заселилася? То-то как туды войдёшь, так в нос ейным ароматом и шибает, и шибает, и так покуда совсем не ушибёт! Многие так и тонули, вот те крест…
– А чё ж туда Иловайского не послали?
– Послали! Так и он утоп!
– Брехня, он же вона, под подоконником у Сидоровны крадётся. Живёхонек!
– Видать, выплыл! От ить большой талант человеку от Бога даден – его хучь в сортире топи, а он всё одно выплывет!
– Казаки оне! Нырнул-вынырнул… Да хоть бы и с разбегу в сортир башкой, не жалко, тока чё ж стока брызг-то поднял? Тщательнее надо бы, тщательнее-э…
– И чё вы все напали на хлопчика? Дайте ж ему ведро, тряпку, и он за пять минут всё подотрёт! Вона хоть с моей хаты начинает пусть…
– Так чего ж с твоей-то, моя больше пострадала!
– Да твоя и до сортирного взрыву ещё грязная была! А так хучь ровный цвет сообразовался, благородный, коричвенный. Сразу ясно, кто в хате живёт…
– Казаки оне! Чуть что не по-ихнему – сразу взрывать… Я, может, в энтот сортир и не ходил ни разу, собирался тока, причесался, лицо умыл, оделся по-праздничному – ан обломись, дедуля, под лопухом пересидишь! Нет более архитектурного сооружения-то… Вандализм сплошной прёт! А ну как тот сортир историческую ценность имел? Для потомков, для археологов всяких, а?! Казаки оне…
На самом-то деле я мог ничего этого и не слушать. Калачинцы – народ чистоплотный, и моего явления только ради того, чтоб привлечь к уборке отдельно взятого хорунжего, никто, естественно, не дожидался. Всё давным-давно было прибрано, отскоблено и отмыто. Просто надо ж дать людям законное право своё возмущение при всех высказать. Перекипят, меж собой побранятся да и простят Христа ради. Мне бы только до Прохора добраться, а там вдвоём, глядишь, и отмашемся. Однако моё возвращение в нашу конюшню было омрачено покалыванием в левой пятке. О плохом думать не хотелось, а куда денешься…
– Прохор?! Про-о-о-хо-о-ор! – бесполезно надрывался я, и на мой одинокий голос только флегматичные донские кони поворачивали умные морды. Накормленные, напоенные, вычищенные заботливой рукой моего денщика, которым здесь уже и не пахло.
Я с некоторым изумлением втянул ноздрями воздух, зажмурился, классифицируя в голове всё разнообразие запахов, едва уловимых даже для зверя, но вдруг почему-то без всякой системы и правил проявляясь, как им вздумается, по принципу ненаучной хаотичности. Да и тьфу на них! Вот как она, моя характерность, проявляется, но, главное, ясно, что мой денщик ушёл давно, и не один ушёл. Куда? Зачем? С кем? После секундного размышления я сразу понял, кто ответит мне