висячий, словно перезревшая груша. Все это Раничеву хорошо было видно из своего укрытия – река-то и вообще не широка, а уж в этом месте – в особенности. Что за мужик? Рыбак? Перевозчик? Нет, не похож ни на того, ни на другого – больно уж прикинут прилично. Осмотревшись, мужик поправил скуфейку и осторожно отвязал от колышка лодку. Вытащил из кустов поблизости доску – ага, весла-то и нет! – уселся и споро погреб к мысу. Да тут и грести-то было совсем ничего. Выбравшись на низкий берег, вислоносый вытащил лодку на песок, но у воды не бросил, оттащил к лесу, замаскировав еловыми ветками. Перекрестился, услыхав, как заблаговестили к вечерне… Вот тут Иван и сунул ему под шею нож:

      – И много ты кольчужек продал, пес?

      Дьяк вздрогнул, аж рот открыл удивленно.

      – Только не вздумай кричать, Софроний, – тут же предупредил Раничев, – тут повсюду наши. Лучше скажи – Авраамка жив ли еще? Коли жив… может, и тебе повезет.

      – Жив, жив… – неожиданно тоненьким голоском пропел Софроний. – Ножик-то убери, не сбегу.

      – Да уж, не вздумай.

      Почесав шею, дьяк уселся на поваленную ветром ель. Взглянул на Ивана, словно побитый пес:

      – Видать, не своим хотением действовал Авраамка, предупреждал я, да рази ж послушали… – спохватившись, Софроний тут же закрыл рот.

      – Предупреждал, говоришь? – Раничев усмехнулся. – И что боярин Колбята? Неужто так туп оказался?

      Дьяк пристально посмотрел на Ивана:

      – И про боярина знаешь? Что будет, ежели я на него первым донос напишу? Упасуся?

      – Как Авраам…

      Дьяк махнул рукой:

      – Да ничего с ним не сделалось. Лежит себе в баньке, полеживает… Хотел язм сперва сам с ним словом перемолвиться, так нет же, не хочет и говорить. Врет, что сам-один все вызнал. Теперь уж точно вижу, что врет. А ты, батюшка… чтой-то тебя не припомню?

      – Из новых бояр я, – скромно кивнул Раничев. – Со двора Тохтамыша-царя. Тайгая знавал ране?

      – Знавал, батюшка.

      – Так я брат его названый!

      Сказав так, Иван ничуть не покривил душой.

      Дьяк бухнулся в ноги:

      – Пощадишь ли, князь?

      – Да сказал уже – пощажу. Веди сей же час к Аврааму. Да после донос на Колбяту-боярина написать не забудь.

      – Уж не забуду, – поднимаясь, усмехнулся в бороду дьяк.

      В холодном свете луны они подошли к крайней от ручья баньке. Не к той, где собирались малолетние шпыни, к другой, рядом. Софроний и не пытался сбежать – умен! – ну куда изгою податься? Ежели б и вправду жизни была угроза нешуточная – сбег бы, а так, предавая боярина, видно, рассчитывал на новое покровительство. Да и выгоду для себя решил поиметь, приняв Раничева за ближнего княжьего человека. Ну кто иной мог столько про все знать? Иван, уж конечно, не разубеждал дьяка в обратном.

      – Тут он, связанный, – отворяя дверь, шепнул Софроний. – Эй, Авраамушко, поднимайся… Не, не лютая смертия к тебе, что ты! Друзья твои. Боярин