Малец закивал часто-часто, словно статуэтка китайского божка из слоновой кости.
– Ну, веди, – одним махом разрезав веревку, смилостивился Раничев. – Но помни – ножик я хорошо метаю, так что надумаешь ежели убежать…
– Что ты, что ты, боярин! Ей-богу, не убегу, вот те крест! – пацан размашисто перекрестился.
Иван все ж таки перестраховался – привязал к левому запястью воренка веревку, взял другой конец:
– Ну, пошли, паря!
Так и зашагали. Чернявый малец – чуть впереди, Раничев – немножко сзади. Пряча в рукаве нож, Иван посматривал на ходу по сторонам – мало ли, кинутся тати своего выручать. Впрочем, тот шел довольно спокойно, башкой не вертел, не ерепенился, со стороны посмотришь – сын с отцом в церковь идут, на поминание. Как и многие вот как раз сейчас шли. Пройдя мимо видневшейся в отдалении корчмы, свернули к оврагу – тому самому, где Иван с друзьями прятался когда-то от гулямов эмира Османа. Правда, тогда не упасся, настигли их все ж таки конники Энвер-бека. Да может, и к лучшему то?
Вот и обгоревшая усадьба Евсея Ольбековича – пуст обширный, когда-то богатый двор, вместо частокола – выгарь, хоромины стоят черные, покосившиеся от огня, вот-вот падут, а местами уже и пали. Запустение. Видно, некому пока заниматься усадебкой, не до того, али руки не доходят. А ведь какой сад был! Весь сгорел да порублен.
Пройдя мимо сгоревшей усадьбы, повернули к ручью.
– Постой-ка! – остановился вдруг Раничев. – Ну-ка, скажи, паря, где тут княжьи дружинные отроки живаху? Я чаю, недалече, а?
– Нет тут дружинных, одни ополченные. Ну да, недалече, – сглотнув слюну, согласился тать. Спросил обиженно: – А зачем тебе?
– Надо, – коротко пояснил Иван, усмехнулся. – Не боись, не по твою котовью душу. Так где?
– А эвон, за ракитою два поворота. Вишь, землянки?
– Ах, ну да… Шагаем, быстро управимся.
Раничев чуть изменил курс недаром. Кто их знает, сколько там татей, в баньке? А у него-то самого, между прочим, из оружия – один нож, и тот не особо увесистый. Так что, явись он к ворам в одиночестве, еще неизвестно, как там все сложится, даже если тати и малолетки. Тем более если – малолетки. Подростки самонадеянны и жестоки, как молодые, еще не разу не порванные в драках псы – цену крови еще не знают. Впрочем, эти, наверное, знают.
– Во-он землянки-то, – замедлив шаг, обернулся тать. – Пришли уж.
– Вижу, что пришли, – буркнул Иван. Посмотрел на вросшие в замерзшую землю, крытые еловыми лапами полуземлянки, с выходившими из прорех крыш клубами дыма. Остановился, крикнул:
– Лукьян, Лукьяне!
Улыбнулся, увидев, как, скрипнув сосновой дверью, выбрался наружу тощий нескладный парень, светлоголовый, узколицый, с детскими припухлыми губами и вздернутым носом – Лукьян. Увидев знакомого, Лукьян приветственно помахал рукой:
– Что, господине, не сидится на постоялом дворе-то?
– Да