Город, хоть и ведет он издавна свою губернскую историю, не слишком велик – до его окраин путник добирается быстро. Стоит пройти по мосту в Заречье, а там – Ставки, Медовая Горка. Как раз за нею – Казачий лес. Все ты освоил еще в Москве, недаром же обзавелся картой.
После прогулки он обнаружил, что подкрепиться необходимо, к тому же по дороге попалась очень уютная харчевенка. Насытившись, он пробормотал: «Живу естественно», и засмеялся. Слишком идиллически мирно, слишком светло для естественной жизни.
Когда он вновь очутился в номере, поежился – тесно в плюшевой клетке! Стоит хоть малость хлебнуть простора – и всякое замкнутое пространство оказывается невыносимым. Необходимо скорее занять себя. Вытащив из бокового кармана книжку, похожую на сундучок, он стал заносить в нее первые записи. Это давно уже стало привычкой, стремительно перераставшей в потребность.
Темнело. Он посмотрел сквозь стекло. Строгие здания на площади ему показались еще суровей. Если в полуденные часы город, совсем как рубаха-парень, был и радушен, и прост, и распахнут, то в сумерках он смотрелся иначе – в нем появилось нечто невнятное, может быть, скрытая угроза? Во всяком случае, город О. напомнил, что здесь, за этими окнами, воротами, ставенками, дверьми, идет своя неясная жизнь, закрытая для глаз чужака. Женечка ощутил холодок, вздохнул про себя: «Ох, судьба репортерская», и потянулся рукою к шкафу, к сумке, в которой лежала бутылочка – самое время для глотка. Он-то и будет глотком свободы или хотя бы освобождения от пробудившейся тревоги.
Чтобы взбодрить себя, он чуть слышно пробормотал: «Живи естественно» – шутка, похожая на приказ. В эту минуту в дверь постучали.
Он потянул дверь на себя и удивился – в коридоре стояла девушка в синем плаще, из-под которого выглядывал яркий зеленый свитерок. Глаза у нее были ярко-синие («под цвет плаща» – усмехнулся он мысленно), смотрели они бесстрашно и дерзко. Соломенные пряди струились, стекали ручьем к лебяжьей шее, – казалось, что она собиралась стянуть их в пучок, но забыла об этом, есть у нее дела поважней. Он вновь заглянул в ее синие глазки – да, лирики мало, насмешка и вызов. А нос чужероден на этом лице – с крохотной, еле заметной горбинкой, с высокомерными ноздрями. Он вспомнил, что на старинной гравюре видел такой у придворной дамы. Но губы совсем не патрицианские – припухшие губы простолюдинки. И вся она, высокая, крупная – ростом могла с ним потягаться, – с крепкими ладными ногами, прочно стоящими на земле, была до краешка налита сочной неубывающей силой.
Она ответила взглядом на взгляд, потом негромко сказала:
– День добрый.
Голос был низкий и густой. Он отозвался:
– Добрей не бывает.
И сразу назвал себя:
– Евгений.
Она спросила:
– Без отчества? Запросто?
– Зачем нам оно? Не так уж я стар.
Она засмеялась:
– Ну,