Я огорчился еще сильнее. Каждый устроен на свой салтык, есть впечатлительные натуры, но ни о том, ни о другом не знаю чего-либо предосудительного.
Теперь опечалился Бесфамильный. Произошло недоразумение. Я словно хочу от него оберечь своих товарищей – это странно. Его, Бесфамильного, судьбы Бориса и Александра заботят не менее, чем меня, их испытанного товарища. Ему хотелось бы оградить талантливых молодых людей, которые уже оступались, а также и сестру Богушевича, склонную к мистике и поповщине, от всяческих неразумных шагов. Я не могу не желать добра старым друзьям, с которыми вместе осваивал шахматное искусство. Нельзя допустить, чтоб они попали в опасную патовую ситуацию, или, вернее сказать, в цугцванг, когда уже невозможно найти ни одного достойного хода. Этого я себе не прощу. Итак, он надеется на сотрудничество, на нашу с ним дружбу на долгие годы.
Доказывать свою непригодность – это я хорошо сознавал – было достаточно непродуктивно. При этом повороте дискуссии в дело вступает известная схема: у вас аргументы? Тем хуже для вас.
Я сказал, что подобное предложение очень серьезно, а я не привык что-либо решать с кондачка. И в этом он мог уже убедиться. Я должен обдумать его слова.
Он понимающе улыбнулся. Ну что же, он готов подождать. Недолго. Несколько дней, не больше. А вообще говоря, уважает таких основательных людей, просчитывающих свои решения. С такими надежней идти в разведку. На той неделе он мне позвонит.
Я шел по Рождественке, без передышки используя ненормативную лексику. Поташнивало, во рту свербило. Сверх меры наглотался дерьма. Сидишь на стуле, как на еже, а этот духовитый хорек тебя потрошит в свое удовольствие. Все знает. Кто мне помог поступить. Что я делаю. С кем дружу. Где гуляю. Знает, должно быть, кто меня бреет, кто побывал на моей тахте. Странно, что не спросил про Арину. Впрочем, куда ему торопиться.
Дома, усевшись в отцовское кресло, я стал размышлять над своей ситуацией. Неужто достали, загнали в угол? Без паники. Еще не цугцванг. Я вспомнил важный урок Мельхиорова: когда тебя атакуют по центру, надо ответить ударом с фланга.
Я стал листать записную книжку и отыскал телефон Рымаря.
– Слава, привет. Это Белан.
Он удивился:
– Какими судьбами?
– Прихотливыми. Как у тебя? Порядок?
– Трудный вопрос, – вздохнул Рымарь.
– Тогда я задам вопрос полегче. Есть телефон Нины Рычковой?
Он удивился еще сильней:
– Нины? Зачем? Ну, ты хватил! Она, говорят, выходит замуж.
– За кого ж это?
– За одного внешторговца. Нина теперь работает в СЭВе.
Подумать! Сколько я раз проходил мимо здания в форме развернутой книги, в котором разместился Совет Экономической Взаимопомощи – хребет Варшавского Договора! А Нина трудилась в этой конторе.
– Ну что же, надо ее поздравить.