Вообще же весь этот метровестибюльный микромир, если смотреть на него как бы сверху, распластавшись над ним совсем невысоко, подобен бесконечно меняющемуся, передвигающемуся пространству Вселенной, каким его изображают в фантастических фильмах, с его свистящими кометами, метеоритами, закручивающимися вихрями, протуберанцами, космическими ветрами, рождающимися и умирающими звёздами, планетами, где всё друг с другом связано и самостийно одновременно: эти сумасшедшие завихрения людских потоков во всех направлениях, столкновения и отталкивания, где никто никого не видит, какие-то вдруг внезапные происшествия, неумолчный гул, слитый из множества разных звуков, а у всех несчастных сотрудников ещё и ненормированная чехарда смен, в том числе и с 5 часов утра. Здесь нет трудового коллектива как некоего конгломерата коллег, работающих бок о бок в одном часовом промежутке времени, здесь нет возможности вести друг с другом разговоры за жизнь, глубокомысленно топтаться в долгих перекурах, отмечать общими застольями праздники. Чтобы опамятоваться в этом вихре, попав в него на работу, нужно несколько дней, что и ощутила на себе Тая.
И вот, почти как в сказке, ровно на третий день Таиного газетничанья в бурлящем котле вестибюля нарисовался ОН, просто подошла его смена – досмотрщика багажей службы безопасности. И не было никакого объяснения тому, почему из всех досмотрщиков только и именно ОН ухватил за рукав пробегавшую мимо него к своим стеллажам Таю, тормознув её лишь для того, чтобы познакомиться: Тая уже давно не была ни чудесно хороша собой, ни чудесно стройна, спокойно выглядела на свой полтинник с небольшим, минимально заботясь о своей внешности лишь настолько, насколько было необходимо, чтобы не вызывать оторопи или отторжения у людей, с которыми ей во множестве приходилось встречаться по курьерской службе. Ну, сохранились, кажется, в её лице ещё остатки прежней миловидности, и не была она ещё отвратительно бесформенна фигурой, и часто забывала стереть с лица привычное выражение смешливости – ни от чего,