Но все другое, совсем другое. Нет ни «беспочвенных ожиданий», которые высмеял самодержец, ни оппозиционного жара. В трактире достаточно малолюдно, только в углу небольшая компания. Когда я сажусь, меня оглядывают – еще бы, знакомое лицо. Будем надеяться, не узнали.
Мы медленно начинаем общение. Первые осторожные фразы, как первые робкие шаги купальщика, входящего в воду, – пробует ногой ее холод. Как он живет? В своем режиме. Как обстоят его дела? Могли бы складываться бойчей, но бога гневить нет оснований. Что мама? Недавно отдыхала. В Объединенных Эмиратах.
Он щедрый и заботливый сын. Я уж давно им не помогаю – теперь это выглядело бы нелепо, настолько он богаче меня. Думаю, жажда независимости и привела его к успеху. Входя с ежемесячным конвертом, я ощущал, как он топорщится. Достаточно равнодушный к стихам, в десятом классе он неожиданно зарифмовал свое раздражение: «Порядочные элементы исправно платят алименты». Слава богу, то был единственный опыт в жанре подобных ювенилий.
Я ограничиваюсь предположением, что наша Тамара осталась довольна. Южно-ориентальные прелести и североамериканский комфорт – такое сочетание радует. Он лениво кивает:
– Кому оно бледно?
Притронувшись своей рюмкой к моей, он сообщает, что пьет за пращура.
Это достойное проявление сыновнего чувства весьма утешительно. Я предлагаю ответный тост. Нечто в стиле почтенного Жуковского, обращающегося к юному Пушкину: от побежденного учителя победителю-ученику.
Сын принимает это как должное. Мы выпиваем раз и другой. Люди за угловым столом снова присматриваются ко мне.
– Что за народ? – бурчу я негромко.
Виктор бросает взгляд на соседей, короткий, но цепкий, и говорит:
– Народ грузовой, не сомневайся.
– Откуда ты знаешь? Пересекался?
– Нет, не случалось. Не мой формат. Просто продвинутых сразу видно. Да что тебе в них?
– Не люблю, когда пялятся.
– Пора и привыкнуть. Ладно, не парься.
Он спрашивает меня, чем я занят, чем озабочен. И я рассказываю. Про Пермского и Полторака. Про новую роль и дневник роли. Идею Ольги, на всякий случай, я приписываю Матвею. Прошло столько лет, а я начеку, чтоб лишний раз не назвать ее имени.
Виктор пожимает плечами.
– Могу понять, отчего ты нервничаешь. Идея достаточно фиговая. Зачем тебе это нужно?
– Не мне. Театру. И моему Главному.
– Послал бы своего Главнюка. Ты-то имеешь на это право. «Юпитер»… Что это за Юпитер, которого уже мало кто помнит.
Его слова меня задевают, хотя, кажется, должны бы порадовать. Чтобы свести концы с концами, я обвиняю его в нечуткости, – сомнения мешают в работе, не надо бы ему укреплять их. Но вслух я этого не говорю, лишь неуверенно замечаю:
– Ты ошибаешься. Помнят, и очень.
– Да. Выжившие из ума старики. Что