Каждую ночь мы плыли мимо городов; некоторые из них стояли на мрачных склонах холмов и производили впечатление яркой полосы огоньков. С реки нельзя было отличить отдельных домов. В пятую ночь мы проплыли мимо Сен-Луи, погруженного в такой же непробудный сон, как и весь остальной мир. В Питерсбурге я слышал, будто в Сен-Луи живет от двадцати до тридцати тысяч человек, но это представлялось мне не правдоподобным, и я поверил такой многочисленности населения только в эту пятую ночь, увидев, как далеко раскинулись там уличные фонари. Никакого звука от туда до нас не доносилось; все словно вымерло.
Каждый вечер, часам к десяти, я выходил обыкновенно на берег в какой-нибудь деревушке и по купал центов на десять или на пятнадцать муки, свинины или иных съестных припасов. Если мне при этом попадался цыпленок, плохо сидевший на насесте, то я его также забирал. Папаша всегда, бывало, говаривал, что никогда не следует упускать случая захватить с собой цыпленка. «Если он не нужен тебе самому, то, наверное, пригодится кому-нибудь другому, а добродетель никогда не остается без воз награждения». Мне никогда не случалось видеть, чтобы цыпленок не понадобился самому папаше, но все-таки он строго придерживался вышеприведенной поговорки.
Утром, до рассвета, я забирался на баштаны[5] и поля, засеянные кукурузой, чтобы позаимствовать от туда арбуз, дыню, полусозревшие початки кукурузы и тому подобное. Папаша всегда говорил, что в этом нет ничего дурного, если имеешь намерение когда-нибудь расплатиться. Вдовушка, напротив, объявила заимствование просто-напросто воровством и утверждала, что ни один порядочный человек себя до того не допустит. По мнению Джима, и вдовушка, и мой отец, оба были до некоторой степени правы. Поэтому он находил, что для нас лучше всего будет заранее отказаться от двух или трех видов плодов или овощей, дав себе слово не заимствовать их более. Тогда можно будет с чистой совестью заимствовать плоды и овощи, принадлежащие к другим видам. Мы обсуждали этот вопрос целую ночь, плывя по реке вниз по течению, и находились в недоумении, от чего именно нам следует отказаться: от арбузов, дынь канталуп или чего-нибудь другого? К рассвету мы пришли на этот счет к удовлетворительному решению и объявили, что не станем заимствовать помидоры и хрен. До тех пор совесть наша была не совсем спокойна, но теперь мы чувствовали себя настоящими праведниками. Я был очень рад, что мы остановились на этом решении, так как не особенно интересуюсь хреном, а помидоры могли созреть не раньше как месяца через два или три. Временами нам удавалось застрелить утку или гуся, позволявших себе проснуться слишком рано утром или же не отправиться своевременно на ночлег вечером. Вообще, принимая во внимание все обстоятельства дела,