В промежутках между камнями, которыми была заложена брешь и которые теперь кем-то осторожно вынимались, он разглядел одинокую человеческую фигуру, но, однако, не был в состоянии понять, кто бы это мог быть.
Но вот отверстие настолько расширилось, что в него могла просунуться голова человека. Эль-Кадур направил в эту голову дуло пистолета и спросил:
– Кто там? Отвечайте скорее, иначе стреляю!
– Погоди, Эль-Кадур. Это – я, Перпиньяно! – послышался голос молодого лейтенанта.
Глава IX
Эль-Кадур и Мулей-Эль-Кадель
Минуту спустя помощник капитана Темпесты, убрав с помощью араба последнее препятствие в бреши, вошел в подземелье, часть которого слабо освещалась красноватым пламенем факела.
Злополучный молодой человек был в ужасном состоянии. Голова его была обвязана белым платком, насквозь пропитанным кровью и прокопченным пороховым дымом, прорванная во многих местах кольчуга еле держалась, сапоги также были изорваны, а от сабли осталась одна окровавленная рукоятка с небольшим обломком клинка. Он выглядел таким изможденным, точно только что оправился от сильной болезни.
– А, это вы, синьор? – вскричал араб. – Великий Бог, как вы пострадали!.. Но хорошо, что хоть живы-то остались. А мы уже думали…
– Что с капитаном Темпестой? – прервал его венецианец.
– Спокойно спит. Не разбудите его, синьор, раньше времени. Капитан нуждается в покое. Он сильно ранен. Подойдите потихоньку и поглядите…
Но герцогиня, разбуженная уже говором, встретила лейтенанта восклицанием:
– Перпиньяно… вы?.. Ах, как я рада! Как это вам удалось выйти живым из рук турок?
– Только чудом, капитан, – отвечал венецианец. – Если бы я не ушел с бастиона последним, когда увидел, что сопротивляться больше нельзя и оставалось только подставить голову под удар кривой сабли, а бежал бы вместе с нашими солдатами и городскими обывателями, то погиб бы заодно с ними: как хорошо они было ни укрылись в городе, турки всех их разыскали и изрубили в куски. Кровожадный визирь никого не пощадил.
– Никого?! – в ужасе вскричала герцогиня. – Неужели погибли все наши товарищи?
– Все! – со вздохом отвечал лейтенант.
– О, какой это дикий зверь!
– Асторре, Бальоне и Мартиненго обезглавлены, а Тьеполо и Маноли Спилотто были изрезаны в куски и брошены собакам на съедение.
– О, Боже мой, Боже мой! – со стоном проговорила молодая девушка, содрогаясь от ужаса и закрывая лицо руками, как бы защищаясь от страшного видения.
– Неужели и обыватели тоже все перерезаны, синьор? – спросил Эль-Кадур.
– Все почти, Мустафа никого не пощадил, кроме женщин и детей, которых приказал отправить в качестве невольников в Константинополь.
– Следовательно, здесь теперь все кончено для льва Святого Марка? – заметила сквозь слезы герцогиня.
– Да, флаг Венецианской республики уже перестал развеваться над островом Кипр, – в тон