– Все знают, что вы хороший человек и всегда были таким, – ответил растроганный Мацько, – но коли суждено мне помереть от проклятой занозы, что сидит у меня между ребрами, так уж лучше на своем пепелище. К тому же дома, коли ты и болен, все равно и порасспросишь кой о чем, и приглядишь, и порядок кое в чем наведешь. Коли зовет тебя Господь на тот свет, что ж, ты тут не властен! Лучше ли, хуже ли будут глядеть за тобой, все равно не отвертишься. А к походной жизни мы привычны. Кто несколько лет спал на голой земле, для того и охапка гороховой соломы хороша. Но спасибо вам за ваше доброе сердце, и ежели я не смогу вас за это отблагодарить, так Збышко, даст Бог, в долгу не останется.
Зых из Згожелиц, который и в самом деле славился своей добротой и отзывчивостью, продолжал настаивать на своем и упрашивать соседей; но Мацько уперся: помирать, так в своем углу! Целые годы снился ему Богданец во сне, и сейчас, когда родное гнездо чуть не рядом, ни за что на свете он не бросит его, хоть бы последнюю ночь пришлось ему там ночевать. Бог и так милостив, что дал ему силы дотащиться сюда.
Тут старик утер слезы, которые навернулись ему на глаза, огляделся кругом и сказал:
– Коли это леса Вилька из Бжозовой, то после полудня мы будем дома.
– Не Вилька из Бжозовой, а уже аббата, – заметил Зых.
Больной Мацько улыбнулся и немного погодя ответил:
– Коли аббата, так, может быть, когда-нибудь будут нашими.
– Смотрите-ка, только что говорил о смерти, – весело воскликнул Зых, – а сейчас уж хочет пережить аббата.
– Да это не я, а Збышко его переживет.
Дальнейший разговор прервали донесшиеся издали звуки рогов в лесу. Зых тотчас придержал коня и стал прислушиваться.
– Должно быть, кто-то охотится, – сказал он. – Погодите.
– Может, аббат. Вот бы хорошо было, если бы мы сейчас с ним встретились.
– Тише!
И Зых повернулся к людям:
– Стой!
Все остановились. Рога затрубили ближе, а через минуту раздался собачий лай.
– Стой! – повторил Зых. – Сюда идут!
Збышко соскочил с коня и крикнул:
– Дайте самострел! Может, зверь выбежит на нас! Скорей! Скорей!
И, вырвав самострел из рук слуги, он упер его в землю, прижал животом, наклонился, выгнул спину, как лук, и, схватив тетиву обеими руками, в мгновение ока натянул ее на железный запор, вложил стрелу и бросился в лес.
– Натянул! Без рукоятки натянул! – прошептал Зых, изумленный такой необыкновенной силой.
– Он у меня молодчина! – прошептал с гордостью Мацько.
Тем временем звуки рогов и собачий лай послышались еще ближе, и вдруг справа в лесу раздался тяжелый топот, треск кустов и ветвей,