– Доброе утро, господин аббат!
– Доброго утра, моя милая! – отвечал с достоинством аббат и продолжал свой путь.
– Господин аббат, вы спешите, может быть, на свадьбу? – спросила кумушка.
– Вы угадали, – ответил священник, останавливаясь.
– На свадьбу, которая должна произойти в доме № 20? – добавила другая.
– Именно! – ответил еще более удивленный священ ник.
Заслышав, что башенные часы Св. Якова пробили половину десятого, он снова пошел далее.
– Вы пришли на свадьбу г-на Жюстена? – спросила третья кумушка.
– На свадьбу с маленькой Миной, которой вы состоите опекуном? – произнесла четвертая.
Священник глядел на кумушек с возрастающим изумлением.
– Да оставьте же, наконец, в покое этого достойного человека, болтушки! – крикнул бочар, набивавший обручи на винную бочку. – Разве вы не видите, что он спешит!
– Да, действительно, я спешу, – сказал добрый священник. – Однако далеконько предместье Св. Якова! Если бы я знал, что это так далеко, я взял бы карету.
– Да вот вы уже и пришли, господин аббат – остается несколько шагов.
– Будьте покойны, г-н кюре, – вы не заблудитесь. Мы проводим вас до самых дверей.
– Эй! Баболен, беги вперед и скажи г-ну Жюстену, чтобы он не беспокоился более: г-н аббат, которого он поджидал, сейчас прибудет.
– Вы никогда не были у Жюстена, господин священник?
– Нет, мои добрые друзья, я никогда не был в Париже.
– Вот как! Откуда же вы?
– Из Буйля.
– Из Буйля! Где это? – спросил чей-то голос.
– Во внутреннем департаменте Сены, – отретил другой голос.
– Действительно, Внутренняя Сена, – подтвердил аббат Дюкорне, – это восхитительная местность, которую называют Руанским Версалем.
– О! Вы найдете, что они прелестно устроились.
– А в особенности хорошо меблировали квартиру. Вот уже три недели только и видишь, что возят им мебель.
– Значит, он богат, этот господин Жюстен?
– Богат?. Да, богат, как церковная крыса!
– Но в таком случае, как же может он это делать?.
– Есть люди, которые расходуют то, что они имеют, а есть такие, которые расходуют то, чего не имеют, – пояснил цирюльник.
– Так! Уж не хочешь ли ты сказать что-либо дурное о бедном школьном учителе потому только, что он сам бреется?
– Ха, ха, ха! Он очень хорошо бреется! Три недели тому назад у него на подбородке был порез шириною в полдюйма.
– Ну так что, – заметил мальчишка, закадычный друг Баболена, – ведь подбородок-то его собственный, и он может делать с ним все, что ему угодно; никому до того дела нет; рассади он себе на нем хоть душистый горошек, и то он