– С винтовки стреляли, суки. Я же чую, что винтовка-трёхлинейка. И патруль немецкий не подъехал: то ли не слышали, то ли побоялись.
Надя испугалась, прижала к себе братика.
Тот, словно понимая, молчал и не издавал ни единого звука. Лишь всё прижимался и прижимался к сестре.
Впервые папка лёг спать на полатях, а не на кровати в передней избе.
А уже утром вдруг потребовал, чтобы мама одела сына и подготовила еду на день на двоих.
– Это ещё зачем? – встревожилась мама. – Какого рожна сынок должен с тобой маяться? Зачем таскать его за собой решил? У него разве дома нет с мамкой?
– Не твоего ума дело! – вспылил папа. – Делай, что тебе сказано!
Не помогли ни мамины уговоры, переходящие в скандалы, ни Надькины слёзы.
Папа настоял на своём.
С тех пор папа забирал сына с собой.
– Поехали, Адольф, трудиться, – говорил отец. – В нашей семье лодырей не было и не будет. Привыкай к работе.
Мальчишка с радостью бежал к отцу, лепетал что-то.
Надя и мама изведутся, переживая, пока они вернутся домой.
Надя долго не могла понять папу. А мама не объясняла. То ли сама не понимала, то ли не хотела говорить дочери.
Помогла соседка бабушка Степанида.
– Мальцом прикрывается антихрист, – как-то подслушала Надя разговор старухи с мамой. – Сказывают люди, что партизаны давно охотятся за паразитом, так он мальчишку с собой таскает. Мол, православные не поднимут руку на него при младенце, о как. Его ж подельников уже наказали. Вот он и боится, антихрист. Жить хочет, окаянный. Сыном прикрылся, гадёныш. Это ж… это ж… нет ничего святого у человека, вот что я вам скажу.
– Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, – молилась мама, – спаси и сохрани сыночка моего родного, кровинушку мою ненаглядную, – и осеняла себя крестным знамением. – За что, за что такое наказание на дитё, на всю семью? Чем же мы прогневили бога, что он нас так наказал?
После этого Надя несколько раз пыталась поговорить с Гришкой Кочетковым, с Петькой Манниковым, с Танькой Малаховой, попросить их замолвить хоть словечко своим родным, которые в партизанах, чтобы они её папку с Данилкой не трогали.
– С ним же Даник, Данилка, – убеждала Надя. – А он маленький ещё, кроха совсем, несмышленыш. И такой хорошенький.
– Ага, сейчас! – за всех ответила Танька. – Думать раньше надо было. Кто раненых партизан, что у тёти Зои Пашковой хоронились, выдал немцам? Кто красноармейцев помогал ловить в прошлом году? А кто не спас семью Подольских, которую немцы сожгли в их собственной избе? Ни словечка не замолвил, а ведь там были не только взрослые, но и дети.
И ей, Надьке, крыть-то и нечем. Правда это, горькая-прегорькая правда.
А вот как жить дальше, как уберечь Данилку, как встречать наших, что будет с папкой – голова кругом.
…В конце сентября 1943 года папа въехал на подворье на телеге, запряжённой парой лошадей.
– Собирайтесь! –