Купец стал мрачнее прежнего.
– Или дочь отдавай, – равнодушно предложил Эртхиа и рывком поднялся из кресла. Не успел он сделать и трех шагов к двери, Элесчи забежал вперед, упал на колени.
– Соберу… сколько скажешь, соберу!
Эртхиа коротко кивнул. Обернулся на побледневшего Атарика.
– Видишь, что натворил? Запомни – ради отца твоего стараюсь. А что, Атакир, – обратился он уже к отцу, – если нам его пастушку продать за хорошую цену? Все меньше тебе платить придется…
Как полыхнул глазами купеческий сын! Эртхиа покачал головой.
– И стоило бы, да не стану. Собирайся, поедешь со мной. Выезжай срочно, жди меня на первом постоялом дворе на Хайрской дороге. А ты, Элесчи, вели все-таки своему управителю накрывать на стол. Да не торопи его – пусть у повара времени будет вдоволь. А я пока погуляю в саду. И не беспокоить меня!
О влюбленных
Заняв таким образом купца и его сына, Эртхиа прошествовал в сад. Там была беседка, к которой он хорошо знал дорогу, но с другой стороны – от высокой кованой ограды, от того места, где несколько штырей свободно вынимались и так же вставлялись на место.
В большом доме всегда найдется пара глаз, которые углядят то, чего им и не положено. И отцова любимица, кудрявая Атарика-нана, конечно, видела, куда направился царственный гость. И поспешила следом.
Не упрекнула, но позволила налюбоваться надутыми губками, пока Эртхиа первый не заговорил:
– Да что ты, радость! Разве я позволил бы?
– Меня – за пастуха! – поддержала его Атарика.
Эртхиа обнял ее, поцеловал.
С того самого дня, когда Эртхиа вернулся в Аттан и впервые утолил жажду и голод на хлопотливом, крикливом, смешливом городском базаре, изо всех сил прячущем деловитость и хватку за прибаутками, нараспев выкликаемыми названиями редкостных товаров, звонкими переливами голосов проворных водоносов, Эртхиа влюбился в этот никогда не прекращающийся праздник. Дома у себя Эртхиа базара не посещал – негоже это царевичу, хайарды-всадники с пренебрежением относились к торговому люду. С тем большим пылом он отдался новой страсти: нет-нет да и улизнет из дворца, переодевшись по-здешнему в бархатную безрукавку поверх белой рубахи; а косы, которая отличала бы хайарда от подданных-аттанцев, Эртхиа давно не носил.
Да что толку!
Вскоре весь базар знал, кто этот невысокий, коренастый, в алой безрукавке, что подолгу сидит в харчевнях и, управившись с огромным блюдом щедро приправленного пряностями мяса, заказывает одну за другой медные чашечки с обжигающе-горьким мурра, платит, не скупясь, а после яростно торгуется в оружейных лавках, – опять же не от скупости, лишь обоюдного удовольствия ради, чтобы был у разгоряченного хозяина веский повод исполнить торжественную песнь о несравненных достоинствах