– Ну, пускай потрэбности. Хуже, что и не радует меня спиртной продукт – не то, что в молодые годы. Ты помнишь ли, Сашок, наш «Биомицин»?
– «Билэ мицнэ»? Как его забыть?
– Да-а‑а… Теперь-то понимаю: дрянь дрянью, а тогда… Сколько чистой радости приносило!
– Чистой? Гм…
– Знаешь, Сашок, тогда чистой всё-таки… Недавно то вино вспоминал. Зато другие удовольствия остались. А дэвушки! Ваши дэвушки… Я помнил про них все эти пятнадцать лет. Э, послюшай, они сейчас ещё прекраснее, – знаешь, такой отчаянной красотой!
«И доступнее» – мысленно продолжил Сураев. Его кольнуло таки. Умом-то давно, ещё в студентах, понял, что глупо злиться на девушек, вешающихся на шею иностранцам. Если патриотизм такой, он нелеп. Если ревность племенного быка, она нелепа вдвойне. К тому же на носатеньких, поведения серьёзного, ассириек никто, насколько ему известно, и не покушается. А остальные – потому-то и хороши, что здесь столетиями кипят, смешиваясь, расы и культуры. Генка, значит, как был бабником, так им и остался. Вот только болтовни этакой за ним раньше не наблюдалось.
– Ты напрасно открыл форточку. Теперь весь дым вытянет сюда.
– А я прикрою дверь. Вот так. Послюшай, а ты бросил курить?
– Да. Когда началась наша свистопляска. Зарплату сожрала инфляция, сигареты исчезли. Потом появились у спекулянтов, и надо было ещё бегать, где-то доставать…
– Но ведь все были в таком же… в ситуации.
– Мне унизительна была именно ситуация. Да и давно хотел бросить.
Громовой хохот Толяна за дверью, потом хихиканье Ошки. Солдатские анекдоты имеют успех.
– А тепэрь, когда этого добра хватает?
– Так бросил же. Вот во сне иногда курю и злюсь на себя, что не выдержал характера.
– И что ты куришь?
– Как что?
– Какие сигареты, мне интерэсно, ты куришь во сне?
– Знаешь, мне и самому стало интерэсно… Прости, Ген, я нечаянно собезьянничал… А курю мои любимые, «Родопи». Бывает, что и «Ту‑144», но тогда сержусь, что во рту кисло.
– Следовательно, эпоха американских сигарэт прошла мимо тебя.
– Не совсем. Помнишь, в самом конце шестидесятых, «Мальборо» за тридцать пять копеек?
– Ну, я курил «Приму», это вы, пижоны… Похоже, ты не разбогател за эту заварушку, Сашок.
– По мне, что ли, не видно?
– Не сэрдись, среди ваших ассирийских миллионеров модно ходить в калошах, привязанных веревкой.
– Сейчас уже не модно, говорят.
– Ваши теперь контролируют половину Крещатика.
– Ту, что больше пострадала. Развалины. Но ко мне это не имеет отношения, Гена. Я худая овца в жирном ассирийском стаде. Вот так.
– Выходит, Сашок, что на дядю ты не работаешь?
– Бог миловал… И не нужно мне на ночь страшилок, Гена.
Над головами бухнуло. Неужели шальная ракета и попадание неподалеку, в квартале? Нет, можно расслабиться: наверху танцуют, с позволения сказать.
– Как