Флегматичная морда тюремного служки маячила перед внутренней решёткой кареты. Что-то он поправлял, подкручивал в запоре, кряхтя и шмыгая носом. Острый чесночный запах пополам с сапожным дёгтем переполнял и без того душное пространство тюремного транспорта. Трясло на поворотах немилосердно. Мне пришлось раскорячиться, чтобы не задушить самого себя. Веревку ведь так и не сняли. Я упёр подошву правого сапога в уголок ножки железной скамьи, приналёг – и каблук успешно соскользнул, а я со всего маха треснулся лбом об решётку. Гаденькое хихиканье раздалось со стороны тюремщика. Пришлось повторить попытку. На этот раз удачно. Каблук отскочил и об пол звякнул золотой империал.
– Чевой-та там, а!? – вякнул голосок из-за решётки.
– Можно вас, любезный? – подтолкнул я носком сапога монету под дверь в перегородке. Короткое шуршание и золотой исчез, как его и не было.
– Мне бы записочку передать.
– Не положено аристованным, значица так!
– Так я же не врагам каким, господину Магистру, прошение!
За перегородкой воцарилось молчание на целую минуту.
– Не положено, надо старшему смены сообщить!
– Ну и сообщи, если хочешь, только ведь тогда делиться придётся.
– Ха, чем делиться-то?
– Так, а я что говорю, что было? Не было. Но отнесешь весточку – будет ровно в пять раз больше! Я стал торопиться, в окне показались вымпелы, развевающиеся на донжоне замка майората.
– Давай на словах – а то я не шибко грамотный, а вдрух ты крамолу какую напишешь, мне за это карачун выйдет!
Вот ведь перестраховщик хренов!
– Ладно, передай секретарю Магистра ордена Рыцарей Креста Герхарда фон Камелькранца, зовут его Гельмут, слово в слово: «Эскул. Тюрьма майората. Обвинение Дома Дориен». Повтори!
– Ну, эта, значица, Эскул. Тюрьма, короче. Обвинение Дома Дориен.
– Ну, хоть так, молодец. Только поспеши! И тебя ждёт награда!
– Усё. Заткнись, приехали! – прошипел напоследок тюремщик. Карета проехала через подъёмный мост под надвратной башней замка майората и свернула в правый проезд к тюремным воротам. Возница круто осадил лошадей, лихач долбанный, что стоило мне ещё пары шишек и неприятных минут…
Вывели меня на свет божий все те же служки, и я, хромая на правую ногу с сапогом без каблука поплёлся с ними по длинному тёмному коридору, полого спускающемуся к тюремному блоку. По ходу движения мы свернули несколько раз. Тюремщики освещением себя особенно не баловали, обходились одним плохоньким факелом, позволяющим не столько увидеть путь, сколько не стукнуться лбом о низкие своды.
Наконец, мы прибыли к очередной двери, которая хоть и выглядела неказисто, но на поверку оказалась