Я вздохнул. В один миг болезнь унесла дорогих мне людей, и Тихона, и брюхатую Ждану, и трёх братьев названных, пощадив матушку и двух названных сестёр, вся забота о которых на меня легла. Пять годов с тех пор прошло. Всего одну зиму женат я был.
– Мне что, ждать должно?! – взбеленился Ратибор, засверкав дикими очами.
– А что? Я уже еду! – ответил я, привстав на стременах и дотянувшись ладонью до свисающей к дороге берёзы.
Та качнулась, словно женская коса, и казалось, древо улыбнулось в ответ. Княжич скрипел зубами и смотрел лютым взором, а когда я подвёл коня, начал цедить слова сквозь зубы.
– Ты зайца для меня добыл?
Вот глазастый, гадёныш. И ведь не отвертишься, всё в этих землях княжье, значит, и дичь тоже.
– А я вот думал, вдруг у тебя, княже, у самого охота не случится, тут-то я подкину зайца, а всем скажу, что ты его моей стрелой сшиб, – усмехнулся я.
– Не дерзи, безродина, – прорычал княжич.
Ох, не любил он, когда его поучают, аж на желчь исходит. А на охоту сам без загонщиков и не ходит, только бахвалится, как медведя ножом уложил. Да только в том медведе и без его ножа полсотни стрел было, там даже годовалый малец справился бы.
Не любил он слов супротив своей воли, а меня втрое остальных не любил. Ему кто-то шепнул, что старый князь на меня с пристальным прищуром глядеть начал. А намедни пряжку от плаща свою подарил. Правда, пряжка золочёная была обещана тому, кто в бою супротив медведя выстоит. Все испугались, ну а я того медведя кормил часто, безвредный он был, я его в шутку наземь и повалил, ещё и в нос поцеловал. Князь долго смеялся, что у меня душа медвежья. Покуда сытый – добрый, а в страшный час хуже шатуна. Я тогда весь пир подле князя просидел. И все шептались. Мол, похож. Вот и лютует Ратибор, пустой ревностью исходит.
Я потянул за поводья и, повернув коня, кинул дичь в телегу, где весь скарб княжича ехал.
– Но, Сплюшка, поскакали ещё зайцев бить!
Умный жеребец, не дожидаясь, покуда его подстегнут, помчался полным ходом, аж ветер засвистел.
– Быстрей, родимый, быстрей!
А ну его, зайца этого, не первый и не последний. Не в зайце дело. Было обидно, что Ратибор мою дичь отнял. Попроси он добрым словом, сам бы ему на вертеле изжарил, ан нет, всё ему надо, чтоб важнее остальных быть.
Конь долго нёсся по дороге, храпя на бегу, а потом я остановил его. Быстрая езда хороша, она дурные мысли из дурной головы выдувает, но загнать скакуна много ума не надобно. Да и самому горячиться не след, и мчаться куда глаза глядят. Я протёр лицо ладонью и развернул скакуна обратно, похлопав по шее. Сплюшка обиженно фыркнул, мол, зачем, ты, дурак, гонишь меня почём зря. Умный он, всё понимает.
– Пошли, братец, – со вздохом произнёс я, а потом услышал топот копыт на той же дороге, что сам скакал