Серковский рассказал и про это. И про то, что в городе Батум есть много хороших женщин с образованием. Что вот хоть взять мадам Петухову, которая учит молодых девушек совсем бесплатно с их стороны. Что город Батум такой город, что там всегда найдется такая сторона, которая заплатит за учебу молодой девушки.
Еще Серковский рассказал про прочее и про прочее тоже.
Пока Серковский не решил переходить от какого-нибудь раза к правде про Марию, он говорил и сидел на стуле с розовым бархатным сиденьем. А этот стул стоял возле малюсенького столика с верхом из камня мрамор. По камню шли туда-сюда разные жилочки. Жилочки на камне были похожие на жилочки на грудях у девушки Эмилии, которую Серковский хорошо узнал у мадам Петуховой на Мариинском проспекте. Серковский даже хотел совсем не смотреть на стол, чтоб не сбиться, а смотрел, хоть и не сбивался. Адвокат есть адвокат.
И вот Серковский сидел и отдавался жилочкам и своему рассказу тоже.
Когда Серковский отдавался хоть жилочкам, хоть своему рассказу, в нем все тоже отдавалось и оставалось в таком положении до почти что благополучного выхода.
Справа от Серковского сидела Елизавета.
Когда Елизавета пришла слушать Серковского, она держала у себя в руках примерные туфли для Фаины. Елизавета ходила с атласными туфлями в руках не всегда. Получилось, что Елизавета вырвала туфли почти что из самого рта у Фаины, а выпустить из своих рук уже не смогла. А когда Елизавета не выпустила туфли, она начала держать их на своих коленях.
Елизавета была хорошо знакома с такими туфлями и знала, что их гладить даже еще лучше, чем целовать. Когда гладишь, можно своими пальцами дойти почти что до всего на свете. Тем более у туфлей внутри тоже гладкое.
Новиков сидел слева от Серковского и крутил у себя в руках карандашик. Карандашик почти что каждые две минуточки выворачивался из новиковских рук и падал на пол – то возьмет и упадет на сторону Серковского, то возьмет и упадет на сторону Елизаветы. Когда Новиков наклонялся за своим карандашиком, глаза Новикова упирались то в руки с туфлями, то в брюки с отдачей.
Почти что каждые две минуточки Новиков хотел откинуть карандашик на третью сторону, но сила к познанию природы человека в Новикове была сильней. Хоть при царизме никакого познания быть не могло.
Интересно, что при такой нагруженности Новиков пил черный чай без сахара.
Елизавета ничего не пила, а только смотрела сладкими глазками на графин с лимонадом, тем более руки у Елизаветы были сильно занятые.
Серковский тоже ничего не пил, хоть руки у Серковского были свободные. Руки у Серковского были свободные, а рот почти что не закрывался от слов. А человека устроили так, что открытый рот у человека не всегда принимает внутрь, а только когда человек не говорит.
Настал час которого-то раза, и Серковский замолчал,