В высоком шкафу в углу стояли аккуратно подписанные склянки с порошками всех оттенков черного, кремового и белого, а также жестянки со смесями и химикалиями, о назначении которых Гейл могла лишь догадываться. Вдоль одной стены тянулась какая-та система из форсунок и мензурок с резиновыми трубками, соединяющими их со всевозможными сосудами, образуя единый комплекс неясного назначения.
«Пока неясного. Скоро я пойму, чем он тут занимается, и сама приму в этом участие! Возможно, даже помогу ему сделать какое-нибудь великое открытие…»
Она была в восхищении от всего увиденного, начиная от вязи тонких теней на деревянном полу, отбрасываемых кованым железом, и кончая девизом на латинском языке, вырезанным на дверном косяке. «Veritas vos liberabit».
– «Истина делает свободным», – тихо перевел он, усаживаясь за стол, чтобы она могла осмотреться. – Не слишком оригинально, но мой прапрадед любил классику.
– Мне кажется, она и сегодня не устарела.
– Да, конечно. Один мой одноклассник выражал шутливое сожаление, что истина не делает богаче или счастливее, и теперь каждый раз, когда я читаю изречение, то вспоминаю его лицо и задаюсь вопросом.
– Каким? Был ли он прав?
Роуэн покачал головой:
– О, я знаю, что он был прав. У меня не заняло много времени, чтобы понять, что лучшие философские мысли высказываются в десятилетнем возрасте, остальное – чушь.
Гейл с трудом подавила улыбку.
– Я этого не знала.
– Вероятно, потому что не тратили время на изучение философии.
Она согласно кивнула.
– Сомневаюсь, что вольнодумие найдет поощрение, если молодая леди не делает успехи в музыкальных занятиях.
Он рассмеялся:
– Полагаю, вы не станете развлекать персонал игрой на фортепиано.
Ее улыбка опередила решение не поддаваться обаянию учителя.
– Чтобы подвергнуться риску оказаться на ступеньках крыльца за нарушение покоя? Миссис Эванс потребует моего выдворения, если я спою хоть одну ноту, доктор Уэст. – Она решила увести разговор в сторону от обсуждения ее недостатков. – Что стало с вашим приятелем, юным философом?
– Он умер в то лето от лихорадки вместе со своими сестрами и родителями.
Слова прозвучали как простая констатация факта, без всякого выражения, но Гейл была уверена, что за ними скрывалось нечто большее, поскольку возникла неловкая пауза.
– А здесь, – он прошел к другой двери на противоположном конце комнаты и толкнул ее, чтобы Гейл могла осмотреться, – ваша комната. Изначально она, разумеется, не предназначалась для дамы, но здесь есть отдельный туалет, так что, думаю, вам будет удобно.
Гейл заглянула внутрь и с трудом удержалась от выражения разочарования. В отличие от прелестной