– Ай, вай! Давай, давай, батыр! Не промажь!
Ах, как орали мальчишки! Впрочем, не только они, среди зрителей хватало уже и взрослых, тем более, что князь-орясина Хряжский, желая славы, велел распахнуть настежь широкие ворота. Смотрите, любуйтесь русской удалью молодецкой!
– А ну-ка, гони свистульку! Обещал!
– Так я…
– Давай, кому говорю! А не то ка-ак плесну в морду!
Тот паренек, что со свистулькой, попытался было, соскочив с дерева, убежать, затеряться, как парижский гаврош в Сент-Антуанском предместье, да не успел малость – ухватили его за шиворот, хряснули в нос да, пустив юшку, отобрали свистульку. А и поделом: не играй почем зря, не хвастай! На прощание еще и пинков надавали – совсем скис пацан, заныл, заплакал, потащился вдоль улицы, воровато кулак недругам своим показывая: мол, ужо, позову старшего брата, он вам…
– Бача! Эй!
Мальчишка остановился, огляделся, зыркнул вокруг глазами заплаканными зелеными – его, что ль, звали? Иль показалось, ослышался? Да нет, по уху-то не били.
– Парень!
Из-за дерева да меж заборами, где рос старый платан – оттуда и звали. Тихо так, но слышно. Подойти? Ага… Башир подошел как-то… лучше и не рассказывать.
– Монету хошь?
Ага, ага, бедолагу Башира именно так и зазывали, а потом…
– Да нужна мне твоя медяха!
– Так не медяха. Дирхем.
– Дирхем?
Снова показалось, что ослышался. Нет, правда – неужто о дирхеме речь шла? Это ж сколько свистулек можно будет у косого Хайнуллы на старом рынке купить! Дюжину! Да что там дюжину – больше, намного больше! И пусть этот шайтан Айгиль со своими дружками описается от зависти! Да. Так!
– Так как насчет дирхема? Или я другого кого попрошу.
– Не, не надо другого! – совсем позабыв про печальную судьбу Башира, парнишка подбежал к платану. –