Когда ж домой она пришла,
то к ужасу Наташи,
съесть за обедом не могла
ни ложки манной каши.
Исход
По траве зелёной
городской аллейки
шли густой колонной
стулья и скамейки.
Детки малых лет
хныкали им вслед.
Мебель, как живая,
бросила трудиться,
людям не давая
на себя садиться.
Вёл её на склад
байковый халат.
Шли диваны к цели
стройными рядами,
чтоб на них не смели
плюхаться задами.
Но упал в кювет
дряхлый табурет.
Однажды в лесу
В лесу был солнечный денёк.
Ползла улитка, грея рожки,
а ей навстречу, по дорожке,
шагал берёзовый пенёк.
Пенёк на корни приналёг,
спеша вперёд походкой шаткой,
и на макушке его гладкой
качался синий василёк.
Веселье птичье смолкло вдруг,
и очень тихо сразу стало.
Улитка в страхе прошептала:
«Какой чудовищный паук!»
Прямой и толстый, как баран,
пенёк прибавил её испуга,
промолвив басом: «Эй, подруга!
Где тут ближайший ресторан?»
Улитка, силясь уползти,
ему ответила слащаво:
«Налево, прямо и направо.
Но там готовят не ахти.»
«Не порть ворчанием денёк:
он будет славным, обещаю!
Айда со мною – угощаю!» —
взревел берёзовый пенёк.
Улитка, слушая пенька,
судила так: «Да, он шикарен.
Притом простой и добрый парень.
И не похож на паука.»
И указала путь ему
в лесной трактир у старой ели.
Но что они там пили-ели,
не ясно, в общем, никому.
На балу
Зимой, когда снег деревца пригибал
и речку окутывал сон,
картофель затеял приятельский бал
для самых известных персон.
В шикарных каретах, скользя по снежку,
с эскортом заботливых слуг
охотно примчались на танцы к дружку
Капуста, Морковка и Лук.
Взирая свирепо
на переполох,
приехала Репа,
Фасоль и Горох.
Две стройные Груши
средь званых гостей
нацелили уши
на сбор новостей,
и, карликом юрким вертясь возле ног,
последние сплетни шептал им Чеснок.
Камин полыхал, создавая жару́.
С изяществом, словно артист,
Картофель решительно снял кожуру
и стал ослепительно чист.
Все гости исторгли приветственный крик.
Морковка, танцуя на «бис»,
с головки стянула зелёный парик,
и хвостик отбросил Редис.
Горох плечи сдвинул
слегка на бочок
и с треском покинул
засохший стручок.
А Груши вздохнули
и,