В обители леди Анна Майсгрейв жила на положении мирянки-постоялицы, хотя и носила одежду послушницы и почти не поднималась с колен у алтаря. Там она проводила большую часть своего времени. Лишь изредка ее навещал наместник Севера. В остальном же жизнь леди Анны в обители отличалась от монашеской лишь тем, что она имела отдельное помещение, а остальные сестры спали в общей спальне-дормитории. Ее дни проходили в посте и молитве, в ночных бдениях, спала она на грубых простынях и соломе, носила власяницу. Послушание, воздержание во всем, молчание. Если бы монахини не слышали, как она разговаривает с дочерью, то решили бы, что леди Анна – немая.
Сейчас, сидя у воды и подставляя лицо солнцу, Анна пыталась вспомнить то время. Она помнила только, что ночами подолгу не спала, и если не молилась о муже и сыне, то лежала, думая о своей жизни с Филипом Майсгрейвом, начиная с того дня, когда она, одетая мальчишкой, смеясь, вошла в покои епископа Йоркского и увидела внимательные синие глаза незнакомого рыцаря, до того момента, когда в последний раз прижалась к его холодным губам и тяжелая крышка гроба скрыла его навсегда. Анна часто плакала в темноте, а позднее ее стали посещать кошмары. Она кричала и металась на своем ложе, маленькая Кэтрин просыпалась и испуганно плакала. Прибегала мать Эвлалия. Ее келья находилась рядом, спала же она на удивление чутко.
– В чем дело, дитя мое? Что тебя мучает?
Анна дрожала, как в лихорадке.
– Я не могу найти его тела, матушка! О Боже! Я брожу с Филипом среди руин Нейуорта и ищу тело своего сына. Вокруг кровь, грязь, смрад. Копошатся на земле отрубленные конечности, поднимают головы трупы. Филип смотрит на меня насмешливо, а я вся дрожу. Пресвятая Дева! Я ищу это крохотное тельце, которое было изувечено взрывом. Мой мальчик! Рядом с отцом покоится лишь шлем, который был на нем в последний час, останки же смешались с плотью тех, кто штурмовал замок, и не в человеческих силах отыскать его!
Анна рыдала. Мать Эвлалия прижимала к груди ее голову, утешала. Слова ее звучали глухо, безобразная раздвоенная губа топорщилась.
– Плачь, дитя мое, плачь. Слезы – благодать Божья. И уповай только на Него. Ибо учит Он нас: призови Меня в день скорби, и Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня.
Когда сестры-монахини после ночного богослужения возвращались в общую опочивальню, Анна оставалась стоять на коленях, не отрывая взгляда от тонкой свечи, горевшей перед реликварием со святыми дарами. Сжав на груди руки, она трепетно повторяла:
– Слава и хвала