Она не хотела оправдываться перед иностранным журналистом. Тогда она сказала: «А я не воспринимаю всерьез военных туристов. Всех этих псевдопредставителей СМИ, общественных гуманитарных организаций, о которых никто не слышал, фотографов и просто зевак, желающих, если не славы, то банального успокоения совести. Они приезжают на Юг с якобы ценной миссией, находятся там пару дней, в лучшем случае – неделю, и уезжают. А потом говорят при удобном случае: «Я был на Юге. Там сущий кошмар!». После многозначительно молчат, и собеседник начинает думать, что у бедолаги посттравматическое стрессовое расстройство, и предпочитает не задавать лишних вопросов, чтобы не разбередить душу. Так становятся героями одной комнаты на один вечер. А девушки моего возраста едут туда за настоящими героями, готовые стать верными женами и скорбящими вдовами. Но ни один нормальный солдат не будет жениться на первой попавшейся леди, если у него есть хоть сколько-нибудь мозгов. В итоге на Юг приезжают толпы ненужных там никому, кроме самих себя, людей. Но таким не место на войне, они приносят только лишние хлопоты военным. Я не хочу быть одной из них. Я поеду на Юг, только если моя помощь действительно понадобится». Она говорила горячо, быстро и честно. Журналист молчал и держал микрофон, даже когда она замолчала. Вряд ли он ждал продолжения. Скорее был поражен. Зоя предположила, что его визит на Юг проходил именно по такому сценарию. А потом успокоилась. Тогда она подумала и добавила: «Я очень не люблю военных туристов». На этом интервью закончилось. О, военных туристов было действительно много и среди ее знакомых, казавшихся ей вменяемыми и миролюбивыми. Нашлись такие и среди почтенной аудитории, собравшейся на конференции. И сейчас публика как раз устремилась на кофе-брейк, сетуя, восхищаясь, споря и донимая не всегда уместными и конкретными вопросами профессора Колмогорова. Дядя Витя был стоек и твердо убежден в своей правоте. Он отвечал, – как отстреливался. И стоило бы признать, что все его ответы попадали в цель. Неподалеку представители научной элиты горячо обсуждали идею космической войны. Один говорил с безумно родным Зое акцентом, и она различила в нем соотечественника. А говорил он так: «Играть людьми, простите, в шахматы… Это возмутительно! О каком гуманизме может идти речь? Потомки осудят нас за такую дикость. Однозначно мое «нет» этому прожекту! Отвратительно, варварски!». На его беду мимо проходил генерал Сокол, впрочем, своей национальной принадлежности и гражданства не скрывавший никогда, но всегда нетерпимый к подобным попыткам решить его судьбу. Игорь Ярославович Гордеев, он же генерал Сокол, влетел в разговор как истребитель. Он не менее однозначно был недоволен тем, что кто-то, его не спросив, предположил о несогласии шахматных фигур оказаться на доске. «Я, знаете ли, не против отслужить ферзем, конем или даже пешкой ради того, чтобы мои дети прожили долгую и спокойную жизнь». Ученые закивали, выказывая одобрение и понимание его позиции, но соотечественник не унимался. Упрямство
