– В чём дело, майор? Почему стоим?! – Власик с угрозой в глазах сделал на встречу шаг, поймал того за рукав, спросил, задыхаясь:
– Ты что, стервец, кота тянешь?.. погоны жмут?!
– Никак нет!
– Так шевели копытами, чёрт тебя дери! – рявкнул озлобленный Власик, и уже тише буркнул под нос: – Дуб ты морёный…тупое животное, честное слово.
* * *
И вот они остались вдвоём: он и товарищ Сталин. Вождь, не вставая с места, отодвинул в сторону разложенные трубки, не спеша убрал папки с бумагами. Затем поднял глаза и задержал долгий пристальный взгляд на бордовом политруке. Его вздутое, в багровых шишках и кровоподтёках лицо, похожее на разбитый о стену кулак, было утёрто сырым полотенцем, волосы наспех причёсаны.
Сталин брезгливо поморщил нос, почувствовав, как кисло пахло, провонявшее на сто рядов потом и гарью его фронтовое х/б; запревшее давно не знавшее мочалки и мыла тело, пережившее и свирепые танковые атаки, и страхи бомбардировок, и стремительные рукопашные схватки, и сводящие с ума минуты отчаянья, а теперь ко всему унизительное-показушное избиение…
Хай…хай…так пахла царская каторга, зинданы, вставшего на тропу Войны огненного Кавказа, пленные и заложники, мужчины и женщины…Так пахла война, траншеи полные тлена, червей и протухшей крови; беженцы и конвойные товарные поезда с грязными зеками, штрафные изоляторы заблёваные кровью, засранные дерьмом тюрьмы и концентрационные лагеря…Так пахли все, с кем ему, Отцу народов, приходилось встречаться за долгую, полную риска, опасности, лютую жизнь.
* * *
Капитан Кучменёв по прозвищу Рысян, совершенно невероятным образом, должно быть, не без магии-мистики тайных начал, оказавшийся в Кремле, в кабинете Самого… Пережив фильтрационный допрос с пристрастием и столбняк первичного оцепенения, – не сомневался, что приключившееся с ним «очевидное-невероятное» – преодолимо. Вчерашний разведчик, шаставший по тылам врага, как следопыт-добытчик, крепкий и надёжный, что сыромятный ремень, везучий, уважаемый в полку, почитаемый в батальоне, за бесстрашие, жёсткую справедливость, солёные шутки и мудрое самообладие в бою, он вновь верил в свою шальную удачу. Чёрт знает почему, он будто знал, что не погибнет на этой войне и живой – невредимый, вернётся домой, в любимый Ленинград, где ждёт его родня и новая интересная, послевоенная жизнь. Бросая гранату в окно дымящегося здания, поднимая в атаку роту, прыгая с пулемётом на перевес через воронки-канавы, рассматривая убитого фрица, чью грудь с Железным крестом разворотила очередь его «дегтяря», он подсознательно испытывал странное устойчивое чувство, что кто-то невидимый благоволит к нему, оставляет его в живых, устраняет из жизни тех, кто жаждал его убить. Рысян, втайне от всех, не сомневался в своём превосходстве не только над фронтовыми товарищами, не только над стрелявшими в него врагами, но и над незримой, витавшей в развалинах Сталинграда Злой силой, управлявшей судьбами людей, исходом ожесточённых