Лёвкин сел, поглядывая на мерцающий монитор ноутбука на столике. Рядом стояла чашка с какой-то недопитой бурдой. Сигарета в пепельница истлела до фильтра – хорошая, дорогая сигарета. Пощелкивали датчики, прикрепленные к вискам.
Еще болело, ныло, стонало тело, будто ночная авария случилась на самом деле. Будто он и правда оказался в лесу, среди густого тумана и хлипкой тишины, в искореженном салоне разбитого в хлам автомобиля. Там, должно быть, удушливо пахло горелой резиной и плотью, а высохшие капли крови покрывали уцелевшее боковой стекло…
В животе болезненно покалывало. О чем-то вспомнив, Лёвкин провел языком по губам. Зубы были целы. Да и губы тоже. Зазвонил телефон. Маша.
– Ты где? – спросил он.
– Господи, это ты где? – в ответ спросила она. Голос у Маши был вязкий, заторможенный, словно она снова с утра напилась таблеток. – Я ничего… н-ничего не помню. Только что проснулась. Эти датчики… О, г-господи, мои руки! Я снова рвала розы! Розы рвала, понимаешь?..
Закружилась голова. Маша заплакала. Лёвкин слышал её громкие всхлипы в реальности – жена находилась на втором этаже, прямо над его головой, в спальной комнате. Она умудрялась спускаться к розам даже в таком состоянии…
Небрежным движением он содрал датчики, откинулся на спинке дивана, закрыв глаза. В темноте мелькали неприятные образы, остаточные явления виртуального мира.
– Так и должно быть? – спросила Маша сквозь плач. – Должно быть так тяжело? Я думала, скоро станет легче. Не вынесу. Скоро сдохну. Мне х-хуже.
Ему оставалось бормотать в трубку слова утешения. Он знал, что будет непомерно тяжело. Врач предупреждал. От чувства вины нельзя избавиться просто так. Оно всепоглощающее, всепожирающее чудовище.
Единственный способ – выдавливание его по капле. Через боль и страдание, через потерянную и вновь обретенную надежду.
– Я не могу больше… – шептала Маша, и Лёвкин буквально видел, как её красивое, но заплаканное лицо изминается морщинами горечи. – Это должна была быть твоя вина! Это ты опоздал! Ты!
Всё верно, он опоздал, и из-за этого Ирка умерла. Лёвкин попросту заработался, забыл о времени, а когда вспомнил и вызвал такси, было уже слишком поздно. Ирка забыла телефон дома, вышла из Дома Культуры после занятия в музыкальной школе, не нашла папу и решила добраться до дома пешком. Она хотела срезать через район новостроек и провалилась в канализационный люк, который был прикрыт куском фанеры. Если бы она не ударилась затылком о кирпичный край, то смогла бы выбраться. Если бы Лёвкин быстрее уговорил Машу обратиться не просто в полицию, а еще к волонтёрам, то был бы шанс её спасти. Так много «если бы».
– Все будет хорошо, – говорил Лёвкин, не открывая глаз. – Когда-нибудь действительно будет хорошо.
На второй день после Иркиных похорон им позвонили из компании «Психосекьюр» и предложили