А малютке все хуже. Слабеет, угасает на глазах. Иной раз уже и задыхаться начинает. Ульяница губы в кровь кусает, по ночам, таясь, плачет. Кузнец и вовсе спать перестал – сторожит сынка, прислушивается.
Так бы и случилось, как опасалась бабушка, если бы не пришла удача: довелось мужикам медведя в лесу завалить. Снова сжалились Боги над кузнецом! И принялись выкармливать едва годовалого Ляшко – так кузнецова сынка поименовали – медвежьей печенью и медвежьим сердцем, отпаивать его звериной кровью, заворачивать в бурую шкуру со страшными когтями.
И случилось то, о чем просили Богов отчаявшиеся родители: окреп Ляшко, отступила Морана смерть от дитяки!
Вот тогда-то и обещал кузнец прилюдно: по истечении двух семилетий отдаст спасенного сынка на служение людям; а Боги – те, что милость к нему явили, – пусть объявят свою волю, когда настанет срок… Знал бы кузнец, кто из Богов тогда его услышал, – зарекся бы, наверное, подобные обещания давать, да еще во всеуслышанье!
Прошли годы, сравнялось Ляшко пятнадцать лет. Тогда-то и явился в село Ученик Богов-Близнецов. Родичи Ляшко о таких Богах и не слыхали, были им рассказы странника в диковину. А тот странничал не первый уже год, в беседы вступал охотно и отлюдей, охочих до любопытного разговора, всегда получал каши горшок да хлеба ломоть.
Местила тоже занятные беседы любил. Пустил к себе коломыку, и его рассказами несколько дней все семейство тешилось.
Ульяница после рождения Ляшко вся преобразилась. Потом еще троих родила, двух сынков и напоследок доченьку. От материнства расцвела, еще краше сделалась.
Детей, братьев и сестру Ляшко, чудной странник особенно притягивал. Добрым лицом, занятными побасенками, а особенно тем, что с ним – со взрослым! – можно было болтать как с ровней, не боясь преступить строгий обычай и порушить степенность, коей должны отличаться благовоспитанные дети.
Разговоры разговорами, баловство баловством, а за всем этим не забывал странник и главного своего дела – открывать людям правду о Богах-Близнецах. Ту, ради которой в путь пустился, презрев и уют домашнего очага, и семейное тепло – то, ради чего большинство людей и живет на земле, и умирает, если придется, с оружием в руках…
И только когда объявил отцу ляшко, что хочет учиться лечить людей и просит для того отпустить его в Дом Близнецов, припомнилось Местиле давнее слово…
До сих пор иногда дыхание пресекается, когда вспоминает брат Гервасий прощание с отцом и матерью. Хотя лет с тех пор прошло уже немало. Сейчас брат Гервасий старше, чем Местила – тогда. Порой так и тянет положить в дорожную кису хлеба ломоть и сыра кругляк и отправиться в пешее странствие к родным местам. Проведать братьев и сестренку, узнать, как живы отец с матерью. Но столько дел в Доме, столько забот – не вдруг их оставишь. А время, хитрое, неумолимое, так и протекает между пальцев. За трудами не заметил ведь, как первая седина испятнала бороду…
– Значит,