Что ж, теперь дочки видели его каждый день и даже начали к этому понемногу привыкать. Стали садиться к нему на колени, Маша на правое, Даша на левое, сдержанно рассказывать об успехах в учебе. Вообще, они никогда не ссорились, без всяких споров и раздоров, так же как оба его колена, делили все, что доставалось им в этом мире. Ни одна из девочек не хотела правое колено вместо левого, розовый бант вместо голубого.
– Хорошие дети, – сказал он жене, и эта Зоя снова стала тихонечко всхлипывать.
– Ваня, неужели ты не помнишь, как их всегда называл?
– Как?
– Ну, Ванечка, родной, вспомни! Пожалуйста, вспомни!
– Нет, не могу, – поморщился он.
– Они родились такие махонькие, весом по два с половиной килограмма, я долго лежала в роддоме, потом в больнице, меня все не выписывали, а когда привезла их домой… Ты помнишь? Обе они родились с густыми темными волосами. Я положила их в детскую кроватку, под белое-белое одеяльце. Они лежали, смуглые, темноволосые, в тебя… И я сказала: «Ванечка, какие хорошенькие темненькие головёшки». Помнишь? Что ты мне ответил?
Он молча покачал головой. Эта Зоя снова всхлипнула:
– Ты сказал: «Не головёшки, а головешки». Ты всегда был шутником. Мы так и стали звать их: Головешки.
– Да? Не очень-то это хорошо звучит, – жалко усмехнулся он.
– Но я никогда с тобой не спорила, Ванечка. Я любила тебя со школы. Мы учились в одном классе… Ты помнишь?
– Нет.
Так было почти каждый день. «Ты помнишь?» – «Нет». Какая-то игра, которую и он, и эта Зоя приняли охотно. Он послушно листал альбомы с фотографиями, говорил свое «нет» и думал только о том человеке, которого должен найти и наказать. То, что он никому никогда не прощал насилия над своей личностью, помнил совершенно точно.
– А это твоя мать… Ванечка, ты помнишь?
– Такая молодая? – удивился он. – Она, должно быть, еще жива?
Неудачно сказал. Зоя снова зажала рот ладошкой, схватила в нее сдавленный всхлип, удержала. Потом сказала:
– Вы последнее время с ней не очень-то ладили, но она придет.
И в самом деле женщина, которая не выглядела на свои пятьдесят два, пришла к нему, и не один раз. И не одна. С каким-то мужчиной.
– Это мой отец? – спросил он, и женщина отчего-то здорово разозлилась.
Ушла она быстро, и он спросил у этой Зои:
– Что-то не так? Отчего она обиделась?
– Ой, Ванечка, я уж и не знаю, надо ли тебе говорить? Может, не помнишь и не надо?
– Где мой отец? – спросил он.
Эта Зоя замялась:
– Ну, ты понимаешь… В общем, это грустная история. Ты сам ее раскопал недавно, мать-то всей правды не говорила. Но ты добился. Ты ж следователь. Всегда хотел все про всех знать… Неужели не помнишь?
– Нет.
– В общем, ее изнасиловали в шестнадцать лет. В семнадцать она родила. Вот потому такая молодая у тебя мать.
– Что-о?!
– Ты только, Ванечка, не волнуйся, –