Они пересекли Тверскую, по Охотному Ряду дошли до Лубянской площади и по Большой Лубянке двинулись к Сретенскому бульвару, где жила Зиночка.
У кованой ограды знаменитого дома страхового общества «Россия» они остановились, и Зиночка балетным движением принялась водить по земле носком туфельки, дожидаясь, когда Шурик наконец распрощается.
– Зиночка… – громко сглотнув, робко начал тот. – Зиночка… Вы обещали… Помните?
– Помню, – равнодушно сказала Зиночка, продолжая кружить ножкой по земле.
– Так вы… вы… придете?!
– Приду.
Шурик задохнулся.
– Вы!.. Вы!.. Ангел!
Зиночка подняла на него холодные прозрачные глаза. Улыбка чуть тронула слегка припухлые, прихотливо вырезанные губы.
– Зря вы зовете меня ангелом, Шурик.
– Но почему? – воскликнул бедный Шурик.
– Ангелы – они такие… лукавые. Откуда вы знаете, какой я ангел? Тьмы или света? – Шурик открыл было рот, но она не дала ему ответить. – Ну бросьте. Не надо пошлостей про «дитя добра и света». Ждите вечером, как обещала.
И Зиночка вбежала в открытые ворота.
– Зиночка, вы выйдете за меня замуж? – раздался сзади отчаянный крик Шурика, но она не обернулась.
В этот вечер она обещала Шурику прийти к нему домой, на съемную квартиру в Скатертном переулке, которую он делил с университетским товарищем, уехавшим по делам в Петербург. Зиночка не знала толком, зачем она дала обещание – видно, Шурик слишком жалобно ее умолял.
Зиночка вошла в прохладный подъезд с огромными витражными окнами из цветного стекла, где надменные жар-птицы в оранжевом и лиловом оперении сидели на тяжелых ветках с золотыми цветами. Дом был богатый, построенный на переломе двух веков, – с электрическими лифтами, ванными, ватерклозетами, собственной электростанцией и отопительными котлами, и потому зимой у жильцов не было нужды в дровах. Воздух подавался в квартиры уже очищенным, увлажненным и подогретым.
Квартира Ведерниковых располагалась в третьем этаже. Меж двух окон гостиной на фасаде дома в полукруглой нише стояла мраморная греческая богиня. А эркер родительской спальни поддерживала целая стая каменных летучих мышей.
Зиночка не стала дожидаться лифта. Змейкой скользнула вверх по лестнице и открыла дверь своим ключом.
Окна стояли нараспашку, и по комнатам летал легкий июньский пух. С кухни доносились приглушенные голоса кухарки и горничной.
Больше дома никого не было. Отец еще в апреле уехал в экспедицию на Алтай. Мать, видимо, ушла в редакцию. Она издавала литературный альманах «Вешние воды», сама писала критические статьи и готовила диссертацию по русским имажинистам. Занятие это, не столько прибыльное, сколько носящее характер хобби, сильно оживляло жизнь дома Ведерниковых: по понедельникам и четвергам, в дни приема, в заумные споры ученых археологических мужей вплетался бойкий хор поэтических юношей. В дом был вхож сам Блок, не говоря уже о Брюсове, Северянине и Руниче.
Зиночка прошла в свою комнату, опустилась в кресло у окна и задумалась.