«Сейчас бы кваску холодненького из березового сока…» – подумал разбитый похмельной хворью подполковник и решительно сошёл в сторону с тропинки.
Присел на землю и, покрякивая от натуги, стащил с ног промокшие насквозь от росы сапоги. Раскрутил портянки и набросил их сушиться на высокие голенища. Прилёг животом на влажный клевер. Совал розовую кашку клевера и, чтобы заглушить желание закурить, принялся жевать её. Вскоре, брезгливо кривясь, сплюнул горьковатую кашицу на землю. Морщась от нарастающей боли в пояснице, развернул тело на спину. Пристально уставился в бездонное небо, в надежде разглядеть в нём радостно поющего жаворонка. Яркий солнечный свет слепил глаза, найти глазами птицу на небе оказалось делом невозможным. Паливода разочарованно присел. Отмахнув рукой от лица назойливую мушку, вытягивая до хруста шею, с определённой надеждой посмотрел в сторону лагеря егерей.
«Неплохо было бы сейчас для бодрости духа пропустить чарочку водки», – подумал Паливода и, чтобы занять себя делом, принялся обгрызать ногти на пальцах рук.
Наверное, с небес заметили его страдания. Дрогнули ветви на плакучей черёмухе. Подполковник заинтересовался этим движением, а когда разглядел среди листвы лицо своего верного ординарца, сильно обрадовался. Цибуля поманил к себе пальцем умирающего от одиночества и похмелья батьку, а когда тот живо просунул своё тучное тело сквозь плотную стену ветвей черёмухи, всунул ему в руки глиняную пиалу, наполовину наполненную горячей, янтарного цвета жидкостью.
– Выпей-ка, батя, настоя целебного из ивовой коры. Он головную боль твою как рукой снимет. Сколько раз повторять тебе, что тягаться с молодыми горилку пить – дело дрянное и заранее для тебя проигрышное. Они вон, скачут как жеребцы, а ты мучаешься от похмельной хвори. Руки с утра вон как трясутся. Бритвой лицо себе разукрасил, даже страшно смотреть, – причитая как заботливая мамка, Самсон наконец открыл сумку.
Порылся в ней. Нашёл там сорванный совсем недавно лист подорожника. Основательно размял его пальцами, осторожно приложил к ранке на батькином подбородке и добавил к сказанному:
– Вчера надо было думать. За вечер со всеми умудрился на брудершафт выпить. Сколько пойла выжрали на пару с Морозом – говорить не стану. Песни спивали, как волки на Луну выли. Сколько тебе раз говорить: негоже командиру полка панибратство с подчинёнными разводить.
Зная свой грешок, Паливода молчаливо опустил глаза. Он очень хорошо понимал свою слабость, с которой бороться пытался, но по пьяному делу она всегда оказывалась сильнее, отчего наутро всегда мучился от внутренних угрызений совести.
Снадобье ординарца очень скоро подействовало. Головная боль резко отступила. Звон в ушах прекратился. Боль в пояснице угомонилась. Одним словом,