Андрюша приземлился рядышком, ободранные коленки утонули в пыльной зелени. Сквозь слёзы видела Злата васильковые глаза, огромные и круглые, загнутый виноватой скобочкой рот. Андрюша неуверенно погладил её руку и забормотал:
– Больно, да?.. Больно? Не плачь, не пла-ачь, Рыжуха….
Плечо ноет, себя, бедненькую, жаль, Муську тоже, Андрюшу жальче некуда, потому как его таинственное ухо опять пострадает. Хоть разорвись – кого жалеть сильнее?
Разумеется, от Бабани влетело. Андрюша до конца дня простоял в углу за сервантом, обмазанная вонючей мазью Злата пристроилась рядышком. Иногда она выбегала на кухню и быстренько возвращалась назад, в наказание. Украдкой подсовывала Андрюше печеньки.
– Подиж ты, не разлей вода, прямо. Да выходите уже, ладно, – смилостивилась бабка.
В этот день Андрюша впервые остался ночевать. Сначала Бабаня разрешила поиграть с рыбками, только это не настоящие рыбки, а синенькие блестящие, с открытыми ротиками. Жили они на полированном серванте вместе с мамой рыбиной. У неё изо рта шарик золотой торчал, так хотелось его вытащить, но Бабаня не дала, сказала:
– Вон, мальки есть, ими играйте. Осторожно только, поколотите ещё.
Они из детской леечки наливали водичку в раззявленные рыбьи рты, а потом пили из них, обпились. Это намного интереснее, чем просто из кружки и ничего не разбили. Потом вдвоём забрались на огромные полати (почему так называлась обычная кровать – неизвестно). Шушукались, шушукались, хихикали, хихикали, пока заспанная Бабаня не выросла в дверях и не прикрикнула:
– Быстро, быстро спать, шебутные! Баловаться будете, не позволю больше.
Уснули. Белый шрамик на плече остался на всю жизнь, как и Андрюшино – Рыжуха. А уж сколько детских тайн и секретиков перешёптано, переговорено на этих полатях, сколько страшилочек, да врушек-баек навыдумывано!
Тот год запомнился как самый счастливый в её детстве. Родители Андрюши гонялись на севере за длинным рублём и оставили сына у бабки, в школу пришла пора идти. У баб Мани дом посолиднее, но злой, негостеприимный, как и она сама. То не трогай, это нельзя, на диване не прыгай, руки на колени и сиди тихо, как арестант, не высовывайся. А разве это мыслимо, когда кругом столько любопытного? Глаза хлопотливо бегают, выискивают. Рука сама тянется – и статуэточки потрогать хочется, гладенькие беленькие собольки, и атласную штору на себя примерить, и в пуговичной банке порыться. Одна электрическая кофемолка чего стоила. Стояла она в коробке глубоко в шкафу, почти непользуемая. Однажды, пока бабки дома не было, они вытащили её и весь сахар из сахарницы смололи. Вжик, вжик – и белый порошок готов. Слизываешь его с ладошки и млеешь, хохочешь-заливаешься, глядя на Андрюшин