Маттэ отошел и отдышался, вытирая пот со лба. Протер медную побрякушку и поцеловал тыльную ее часть. Затем прошептал что-то наподобие мантры. Мускулы берсеркера взбугрились, вены проступили на бронзовой коже, а глаза запылали адским огнем:
– Что, чурбан, боишься? Правильно! Загадал предсмертное желание?
– Да, – устало вымолвил оппонент, кривясь от жгучих тело увечий, – хочу отыметь твои потроха! Пока они еще теплые…
– Правда? – Маттэ довольно оскалился. – Жалко тебя огорчать: не сбудется твое желание!
«Проклятье, я же его вслух проговорил! Ну ничего, загадаю другое».
– А хотя нет, – берсеркер состроил свою самую противную гримасу, – совсем не жалко!
Рыхлые куски земли отлетели от босых пят Маттэ, а болельщики сразу же оживились. Тонкий металл рассек воздух и угодил в стержень шестопера. Тури отошел назад, уклоняясь от нового выпада. Теперь это было гораздо легче, чем на первых секундах. Туорэм, как и рассчитывал, замедлил соперника – осталось не прогадать с моментом контратаки. Но вот: скорый удар слева отбит колотушкой, однако незамедлительный порез направо задевает его кольчугу со скрипящим звуком.
– Дьявол! – Поморщившись, выругался Туорэм. – Черт тебя побери!
Толпа завопила еще более яростно. Он отвлекся, посмотрел на кольчугу лишь на мгновенье – кольца были невредимы. Но разворот соперника с наскоком не заставил себя ждать – на этот раз острие рассекает левое бедро, плечо и, как ни парадоксально, бровь и щеку. Жуткая участь не миновала и глаз. Раздался гулкий мучительный рев, кровь хлынула ручьем, а сам он рухнул на вязкую землю. Хрустнули шейные позвонки, а спину прошило горячей болью. Однако рука рефлекторно выставила шестопер вперед, отбила следующую атаку. Цепь медальона, свисающая с бугристой шеи противника, зазвенела почти над ухом Тури.
«Нет, определенно, хуже положения не придумать! Похоже, я переоценил свои таланты. Впрочем, как всегда… Ну ничего, расплата за глупость уже близко».
На голубом фоне неба он заметил, как сабля поднялась для окончательного шквала. Но не нашла ничего, кроме сырого грунта. Туорэм тяжело дыша, прижал вытекающее яблоко глаза, перевернулся и, прихрамывая, встал. Создавалось впечатление, будто с острым жжением, из глазницы вытекает и его душа.
«Боже! Люциам, если ты меня слышишь… Да, я тебя ненавидел и презирал всю жизнь, признаю. Но дай мне немного удачи! Самую малость… Крупицу, больше ничего не прошу! Я знаю, этот ублюдок вымотался… Еще совсем чуть-чуть осталось. Совсем чуть-чуть…»
Лысый ринулся, превозмогая