Сегодня она испытывала сильное волнение, природу которого пока объяснить себе не могла. Изучая записи о старинных дворянских семьях, члены которых увлекались эзотерикой и масонством, она наткнулась на некую семью Владимирских. Причем документы эти она нашла в тетиной кладовке, в Серебрянке. Извлекла тогда на свет старую картонную коробку, набитую бумагами, просмотрела их поверхностно и, подумав, что это может быть забавно, отвезла в свой архив в надежде когда-нибудь изучить все более внимательно. И на какое-то время про нее забыла, но однажды вспомнила.
«Так я никогда до них не доберусь». – Лиза решительно отодвинула свою работу и полезла в коробку. И пожалела лишь о том, что не взялась за нее раньше, да о том, что так и не сможет узнать у тети, как они к ней попали. Глава семьи, странный человек, захотевший уединиться от городского шума, переселился в старинную усадьбу, стоящую в густых лесах. Только на лошадях до самого ближайшего уездного города нужно было ехать почти сутки. В усадьбу он привез с собой молодую жену, и там начали происходить странные события.
Документы имели следы плесени, местами их просверлил древоточец, где-то подгрызли мыши. Многие страницы склеены навеки сыростью в толстые пухлые пластины. Чернила расплылись и выцвели, но некоторые места в этих полуистлевших документах еще можно было прочитать. Она вытянула наугад из стопки голубоватую тетрадку…
Из личных записок доктора. Отрывок № 1.
Заозерка, 1912 год
Прошло сорок дней, как мы похоронили нашу любимую. Не было ни сил, ни мыслей записать все подробности тех событий. Потом прошло еще несколько недель, когда хоть как-то отпустила немного душевная боль, и я решил возобновить свой дневник.
Ужасной была та ночь, ночь на Ивана Купалу, но еще ужасней – наступившее утро. Хватились Марии накануне перед ужином. Мы с Владимирским наскоро собрали мужиков и отправили кого в лес на холмы, кого на озеро. Искали повсюду, да не нашли. А на другой день, поздним утром, прибежал мальчишка с хуторка за железной дорогой сказать, что бабы их, ходившие за земляникой, нашли Марию Афанасьевну мертвой на круглой поляне, опушенной орешником.
Снарядили повозку, поехали за ней управляющий и я. Петр Николаевич же поскакал верхом, да странным образом отстал. Нянька мне сказала потом, что пришел, как пришибленный, сел на самом верху лестницы на ступеньках и смотрел в оцепенении, как суетились в сенях люди, вешали черный тюль на зеркала, открывали высокие двери библиотеки.
А я в это время нес на руках дорогое нам безжизненное существо. Тяжко Владимирскому овдоветь, но и я чувствовал себя вдовцом! Всю дорогу на трясущейся повозке согревал ее руки, скованные обжигающим душу неотвратимым льдом смерти. Не согреть! Все! Конец! Проснись! Как же так? Что это? Почему? Где ты, дружок? Кто это сделал? Отчаяние терзало меня, я рыдал беззвучно и исступленно, какой-то частью рассудка понимая, что