– Ну, казак ты гарный, таких очень даже любят старые богатые матроны. И еще…
– Нехай Господь отведет от меня. – Михайло перекрестился. – Сразу убьюсь.
– Ты не понял, те, о которых ты подумал, любят пухленьких вьюношей, ты же – воин. Так что если случится такая удача, то хватайся за нее зубами и не вздумай брать на душу грех самоубийства. Поплевывай в потолок да пользуй в свое удовольствие хоть тетку, хоть мужика. Вот так можно выждать удобную годину да и сбежать домой.
– Нет, себя убивать не стану. Но если не будет выхода, кинусь на басурман, и скольких смогу, стольких с собой на тот свет захвачу.
– Верно. На то ты и есть казак, пан Каширский. – Иван склонил голову и долго шел молча, затем тихонько пробубнил под нос, но Михайло расслышал: – Да кто знает, из каких дальних далей придется добираться, и придется ли? И доберешься ли? Да, все в руках Господа.
– Все в руках Господа, – повторил Михайло, и они вместе размашисто перекрестились.
В Кафу, или, как сами турки называли его, Кючюк-Истанбул, то есть Маленький Стамбул, пришли на двадцать четвертый день.
Этот турецкий город, выстроенный из камня, похожего на мрамор, был вдвое больше, чем тот же Бахчисарай. Огражден каменной стеной высотой около шести саженей, раза в два выше, чем стена их домашней крепостицы. Множество высоченных прямоугольных башен. Пока шли, Михайло насчитал их штук двадцать пять, и это были не все. Дядько Иван говорил, что внутри города есть еще одна огражденная крепость, и там тоже имеется до десятка башен. Как это ни странно, но кроме минаретов над стеной возвышались и кресты православных церквей.
Ток-мирза привел свой маленький караван к причалу кораблей, заставил раздеться и всех загнал в море.
Море! Как сильно понравилась Михайле эта впервые увиденная бескрайняя, слегка волнующаяся водная гладь, с каким наслаждением он плескался, даже забыв на миг о своей рабской доле. Лишь немного раздражало жжение от соли в потертостях тела, но вскоре на осликах подвезли бурдюки с пресной водой и несколько деревянных бадеек. Попили все вдоволь, правда, вода оказалась с солоноватым привкусом, но на это уже никто внимания не обращал, многие тут же обессиленно попадали на песок. Михайло же с дядькой Иваном аккуратно смыли с себя соль, а в бадейке двумя сменами воды прополоскали подштанники, сорочки и портянки. Влажную одежду тут же натянули на себя, испытывая блаженство. Так, на общей цепи, в общей куче людей, они и поухаживали друг за другом.
Отдыхали недолго. Вокруг них уже суетились хозяева рабских загонов и осаждали Ток-мирзу. Михайло обратил внимание, что тот показывает на него пальцем, что-то говорит какому-то толстяку и отрицательно качает головой. Он не слышал, о чем говорят, но мог догадываться.
Не успела одежда просохнуть, как пришлось прощаться. Дядьку Ивана и всех девок сняли с цепи и повели за стену, а Михайло вместе с прочими селянами отправили в клетки портового рынка. Все. Выйдут они отсюда только под руку нового хозяина.
В дни совместного