Та повторила вопрос. Язык, поначалу показавшийся абсолютно незнакомым, на поверку оказался самым обыкновенным и притом довольно чистым английским – стюардесса интересовалась, все ли с ним в порядке. Он заверил, что все просто превосходно, и спросил:
– Где мы?
– Через час посадка, – ответила стюардесса, предоставив ему самостоятельно определить местоположение лайнера на основании данных о направлении и скорости полета. – Желаете что-нибудь выпить?
Он в рот не брал спиртного уже четвертый год подряд, но сейчас ему даже в голову не пришло отказаться.
– Русской водки, если вас не затруднит, – ответил он. – И принесите сразу две порции, чтобы лишний раз не бегать.
Судя по направлению развития событий, настало самое время в очередной раз поменять привычки, и он пожалел, что не сообразил перед вылетом купить сигарет.
4
– Как так – возвращается? – явно не поверив своим ушам, переспросил генерал Макаров.
– Он что, белены объелся? – подхватил депутат Государственной думы Беглов. – Ему в Россию ход заказан, и он это прекрасно знает.
Генерал схватил стопку, от которой минуту назад отказался Винников, и одним резким движением выплеснул ее содержимое в себя.
– Если хотите знать мое мнение, – сказал он, шумно подышав носом, – ему здесь делать нечего.
– Вот-вот, – поддакнул Беглов. – Не было печали – черти накачали!
Прокурор Винников сидел, откинувшись на спинку скамьи, и с каким-то нездоровым, болезненным интересом наблюдал за их откровенно рефлекторными, не имеющими ничего общего с логикой и здравым смыслом телодвижениями. Их поведение сейчас напоминало поведение человека, только что со всей дури гвозданувшего себя молотком по пальцу, – беспорядочная беготня, оглушительный матерный рев и сокрушительные удары, наносимые по чему попало тремя уцелевшими конечностями (наносимые, как правило, до тех пор, пока количество этих самых конечностей не сократится до двух, а то и до одной). Владимир Николаевич уже прошел эту стадию несколько часов назад, успел оправиться, прийти в себя и мало-мальски собраться с мыслями и теперь, наблюдая за конвульсивными корчами собеседников, испытывал что-то вроде мрачного удовлетворения – как, впрочем, и всегда, когда кому-то поблизости было хуже, чем ему.
Налетевший со стороны озера легкий ветерок игриво задрал обернутую вокруг прокурорского торса простыню, обнажив бедро. Нога у Владимира Николаевича была короткая, белая, пухлая, с маленькой ступней и заметной жировой подушечкой с внутренней стороны колена; почти лишенная волосяного покрова, она напоминала ногу некрасивой, рано располневшей женщины. Это сравнение не раз приходило на ум не только окружающим, но и самому Владимиру Николаевичу, и, заметив мелкий беспорядок в своем туалете, он поспешил его устранить, торопливо,