Агенор оправдал ожидания инженера и оказался интересным собеседником. Оказывается, он служил помощником Менелая, Первосвященника иудейского. Кто такой Первосвященник, он не объяснил, а Публий постеснялся спросить, но было ясно, что это некто вроде Верховного Жреца, личность по крайней мере очень влиятельная, а возможно и правящая. Наконец-то стало ясно, как называется страна, в которой оказался бывший понтифик. Называлась она Иудеей, а границы ее были весьма неопределенны. Как бы то ни было, но сейчас ее границы пролегали примерно от Пустынного Моря на востоке до подножий гор и начала прибрежной возвышенности на западе. На юге с Иудеей граничила пустыня, а на севере – земли самаритян, еще одного неведомого народа, о котором Публий не стал расспрашивать, опасаясь запутаться еще больше. Народ, населявший Иудею так и назывался – иудеи, но жили эти иудеи и за пределами страны, причем не только в ближних, но и в дальних пределах.
Рассказывал Агенор охотно, но весьма сумбурно, чему весьма способствовал второй заказанный им кувшинчик. Лишь о Первосвященнике он отзывался весьма осторожно, пока дело не дошло до третьего кувшинчика, заказанного заинтересованным Публием. Этот третий кувшинчик был опустошен едва наполовину, когда Агенора окончательно развезло, он потерял всякую осторожность и начал вести весьма неосмотрительные, хотя и довольно бессвязные речи. Своего господина, Менелая он тут же, ехидно подхихикивая, назвал «прожженным интриганом», невнятно упомянув какого-то Онию, которого Менелай «ловко подставил». Покончив с Первосвященником, он принялся за царя, который по его мнению, «перегибал палку».
– Плавно надо действовать, осторожно – бормотал он – А наш базилевс привык к кавалерийским наскокам и выйдет ему это боком в один прекрасный день, уж поверь мне. Ты-то чужестранец и тебе не ведомо, а ведь многие еще помнят рассказы про Александра и его уважение к а нашей вере. Неа, я вовсе не против вашего Зевса, он классный мужик и молнии мечет ловко. Но не столь быстро надо, постепенно. Мы ведь и так наполовину эллины, взять хоть наши имена. Вот, к примеру наш хозяин, почтенный Доситеос… Клянусь задницей Афродиты, что при рождении его назвали Йонатан3.
Высказав все это, из чего Публий не понял и половины, его собеседник уронил голову в объедки и захрапел. Подошедший хозяин, укоризненно заметил:
– Опять нажрался! Таким разбавляй, не разбавляй, все едино. Ему лишь бы найти кого-нибудь, кто будет слушать его бредни. И как только его держат при Храме?
Продолжая убирать со стола, он заметил:
– Хотя, если по правде, он не вовсе