– Да полно те круциниться, княже! Ницего с сыном твоим не содеица. Не ждут поганые, не думают, будто ведомо нам о Тогортовом походе, – засмеялся, обнажив ровные крепкие зубы, Святополков посланец.
…Выбирались из ворот неслышно, затаив дыхание, сжимали в руках сабли, мечи, кинжалы, луки. Едва заметными тенями подползли к стану, все переодетые в половецкие кожухи и шкуры. Открыто, не таясь подошли к кострам, негромко заговорили по-кипчакски с ничего не подозревавшими стражами. Вскоре тихие вскрики нарушили безмолвие зимней морозной ночи. У шатра, где обретался Святослав, после короткого шевеления и приглушённого звона железа распахнулась войлочная занавесь. Дрожащего от страха княжича водрузили на коня, помчали назад к воротам. И как только скрылся он во тьме за стеной Детинца, гулко прозвенел в ледяном воздухе протяжный волчий вой – знак атаки. Служивые переяславские торки, кольцом охватив вежи, бросились на спящих половцев.
Славята с обнажённой, измазанной в крови саблей выволок из шатра упирающегося Китана, повалил его навзничь возле костра, с яростной силой вонзил саблю в грудь. Хан, захрипев, дёрнулся в предсмертной агонии и, весь в крови, замер на снегу. Славята, ругнувшись, вытер саблю и сунул её в ножны. Оглядевшись по сторонам, он удовлетворённо усмехнулся. Всюду были трупы половцев, торки уводили коней, хватали женщин, где-то раздавался детский плач. Но в спящем затаившемся среди снежных валов Переяславле за каменными стенами царила тишина, только ветер свистел зверем в слюдяные окна боярских хором. Этот же ветер запорошил снегом остекленевшие мёртвые глаза убитого Китана.
…Обнимая живого и невредимого сына, Гида уже не сдерживалась, плакала, не таясь, выла навзрыд, тёплые материнские слёзы орошали бледное лицо напуганного княжича. Святослав молча кусал дрожащую губу, затем всё-таки не выдержал, опустился на колени и тоже заплакал, утопив лицо в складках материнского платья.
Владимир, стоя у плотно затворённого окна, думал о другом. Ему было страшно порушить, преступить клятву, пусть даже данную врагу, клятву вынужденную. Но в то же время он понимал, знал – иного нет, поздно горевать и жалеть о свершённом. Мысль же была у него такая: не дать степнякам передышки, немедля снестись со Святополком, соединить силы и ударить по станам левобережных половцев. Пока Тогорта и Арсланапа воюют где-то далеко и сил у поганых немного, надо нанести им ответный неожиданный удар, отомстить за разгром на Стугне, за сожжённые дотла, уничтоженные русские городки. Пусть знают, какова цена их клятвам, и пусть также ведают, что не останутся безнаказанными их нескончаемые лихие набеги.
Утром явился Ратибор, доложил:
– Итларя и его чадь перестреляли стрелами. Ни един не ушёл.
Слушая боярина, Мономах ещё сильнее убеждался в правильности своих намерений.
Глава 14. Развод Мономаха
О том, что с женой близится разрыв, Владимир понял, когда стоял над трупом Китана на пороге вежи под валами Переяславля. Гида была тут же, но зачем пришла, откуда взялась, он так и