должны понимать, что я начал свою карьеру – да-да, карьеру, не забывайте об этом! – полный решимости стать пророком. И хотя впоследствии злая судьба уготовила мне удел акробата, циркового медведя журналов и жонглера юмористических газетных заметок, в один прекрасный день на моих устах запечатлелась улыбка, из-за которой многие меня просто возненавидели – по той простой причине, что она донимала их, словно банши
[2], каждый раз, когда на них находил приступ самодовольства. Время от времени меня ставили в известность, что каких-либо значимых прорех в великом полотне Вселенной от меня не образовалось, потом я узнал, что примерно один из двух тысяч человек, с которыми мне доводилось видеться, когда-либо обо мне слышал, но из таковых – слышавших – четыре пятых практически сразу меня забывали. А из тех, кто все же запомнил, половина считали мою литературную деятельность наглым высокомерием. Я с этим смирился, а для защиты взял на вооружение максиму, гласящую, что в этом мире каждого умного человека окружают два десятка дураков. Если вы обожаете математику, то подобный вывод должен вас заинтересовать. Со временем мне удалось развить в себе непомерное чувство собственного достоинства; этого хватило, чтобы другие представители рода человеческого, узнав, что я занимаюсь сочинительством, тут же проникались ко мне уважением. Из чего можно заключить, что главная задача моего жизненного существования сводится к обману толпы или, как минимум, той ее части, которая на меня взирает. Чем я, собственно, и занимаюсь. Теперь мне доставляет истинное счастье отпускать в адрес этой части язвительные смешки. Другие могут поступать, как им заблагорассудится, но лично я ни одной живой душе не признаюсь, что акробата, циркового медведя журналов и жонглера юмористических газетных заметок никоим образом нельзя считать драгоценной жемчужиной философии или искусства, – с напором в голосе подвел он под своей речью черту.
– Не верю ни одному вашему слову, – сказала мисс Вустер.
– А чего вы хотели от автобиографии? – резко спросил Холланден.
– Ну, хорошо, Холли, – воскликнула младшая сестра, – но ведь вы так и не объяснили нам, почему писатели так отличаются от других, хотя вроде бы собирались.
– Знаете, Миллисента, – раздраженно бросил Холланден, – полагать, что человек обязательно станет делать то, что собирался, – большая ошибка. – В глазах литератора мелькнула какая-то идея. – Кстати, – продолжил он, – если быть честным до конца, ничего особенного в писателях нет.
Старшая мисс Вустер бросила на него гневный взгляд:
– В самом деле? Нет-нет, я не имею в виду вас, но как быть с другими?
– Они все ослы, – добродушно заявил Холланден.
Старшая мисс Вустер задумалась.
– Похоже, вы подбрасываете ту или иную мысль, а потом преднамеренно нас путаете!
Теперь уже задумалась младшая.
– Знаете, Холли, вы просто смешной старикан!
С видом оскорбленного достоинства Холланден поднялся с валуна:
– Ну что же, пойду пройдусь,