Женщины торопились в традиционно черном, обвешанные детьми, как новогодние елки игрушками. В плотных колготах терялась стройность ноги, и не угадывалась форма стопы в закрытых кожаных туфлях.
В храме Гроба Господня распахнутые ворота притягивали магнитом взгляд. Ежедневно их открывал потомок мусульманской семьи Нусейбе, а потом относил ключи на хранение семье Юдех. Поочередно служились литургии каждой из шести христианских конфессий, и точно так же представители ссорились по поводу счетов за воду и свет. Неожиданно кто-то подвел черту, будто наложил горизонт на ее жизнь, и Лада поняла, что нужно из целой любви сделать нечто странное. Разделить ее пополам. В таком случае каждый уйдет со своей частью. Иначе ее не спасти.
– Господи, что с нами происходит?
– Пути Господни неисповедимы.
– Мы сможем возродить свои чувства?
– Пути Господни неисповедимы.
– Мне очень нужно это знать.
– Пути Господни неисповедимы…
И тогда она вынесла свой вердикт. Свою истину. Случится то, во что ты очень веришь. А она верила в их предначертание. В то, что они созданы друг для друга. Но пришло время любовь отпустить во имя ее спасения. Сойти с дистанции земных чувств и приблизиться к состоянию любви Божественной. Лада стояла в храме трех религий и разговаривала с Богом. Он выглядел, как человек. И пах он тоже, как человек – завтраком, состоящим из иракской питы и хумуса, рецепт которого шлифовался тысячелетиями.
Католики праздновали Чистый четверг, и началась предпраздничная служба. Мужчины в белом пели молитву. Они пели ее на ходу и шли так долго, что перестали иметь видимое начало и конец. Лада наблюдала с балкона, и каменные перила упирались ей в грудь. Неожиданно из ниоткуда прозвучал вопрос:
– Чего ты хочешь больше всего на свете?
– Ребенка.
Ее ответ улетел прямиком под купол ротонды над кувуклией. Он прозвучал невольно, как-то сам собой. Выпрыгнул из ее подсознания, и женщина поняла, что наконец-то полностью доверилась Богу и перестала себе врать. Белый ход сменился черным. Затем монахи рассеялись, и ключник влез на деревянную лестницу. Стрелки приблизились к десяти утра.
Абрикосовое солнце старательно вылизывало шустрым языком тень. На небольшом выступе сидела женщина с младенцем. Ему исполнилось от силы недели две, и тот напоминал слепого котенка, одетого в человеческие одежки. Женщина крутила его, как куклу, рассматривая до мелочей, еще до конца не осознавая, что он уже не внутри, а снаружи. Все это происходило посреди молящихся, плачущих и лобызающих святые камни.
Лада сделала несколько глотков воды и отправилась по Пути Скорби улицей Виа Долороза, делая все нужные остановки. Незаметно закончился крохотный армянский квартал с целым