Димка уложил свои уставшие пальцы на ее яблочную грудь, накрыв сразу всю до самых подмышек. Сосок упирался в середину ладони, делая акцент на линии жизни или Верхнем холме Марса. Он задыхался и еле слышно стонал. Вспоминал все чувствительные места жены, прицельно на них набрасывался и искусно возбуждал. Даже не подозревал, что так сильно соскучился. До потери пульса. До потери контроля. В этот раз непривычная обстановка многократно усиливала обоюдную чувствительность. Им было действительно хорошо в городе, в котором рано встает и долго не ложится спать неутомимое солнце. В городе, где поют веселые песни птицы буль-буль, а потом готовят себе сладкий напиток из куска переспевшей папайи, а еще цветет красное орхидейное дерево с растопыренными во все стороны цветами и зреет самый сладкий виноград.
Он прикасался к ее телу так, словно гладил тончайший виссон или скользил по поверхности редкого клеверного меда. Пробуждал очень бережно, не спеша, как будто заводил заржавевший механизм давно заброшенной куклы, пылящейся на старом шкафу. Одной рукой искал в ее волосах созвездия, их потерянные маршруты, встречи, зарождение любви, а другой трогал лоно. Так, как трогают хрусталь. А затем стал покрывать его быстрыми, очень точными поцелуями.
Лада дрожала от сильнейшего возбуждения и почему-то пыталась это скрыть. Старалась не признаваться ему в своем диком желании и уже неконтролируемой страсти. Он смотрел на ее губы, пробуя прочесть ответ, и она прошептала: «Да». Димка переспросил еще раз, приблизившись вплотную, и тогда Лада сделала последний шаг навстречу. Это был безумный поцелуй. Выстраданный временем. Выжданный месяцами отчаяния. В нем ощущалось все пережитое от первого искушения и до сегодняшнего дня.
Она еще не опомнилась от терпкости его губ, как Димка стал медленно входить, натягивая ее тело, как струну. Дразнил. Проникал совсем чуть-чуть, пережидая на входе, чтобы потом, не спеша, окунуться во весь рост. Он двигался словно в первый раз, и шептал:
– Я нежно. Еще чуть-чуть… Вот так… Да… Тебе хорошо?
Лада подавалась вперед, пытаясь его вобрать в себя, как в зыбучий песок. Он не торопился. Делал длинные паузы, и тогда на лбу выступал пот, напоминающий самые прозрачные бриллианты цвета ривер. Он танцевал в ней медленный фокстрот и смотрел прямо в глаза. Пытался проникнуть не в тело, а в душу, и хотелось кричать оттого, сколько в ней было красоты.
Лада почти увидела фейерверк: смешались звезды, пестрые восточные краски и распластанная гора Авиталь. Ей стало не хватать воздуха. Он резко наклонился. Накрыл ее губы своими. Стал давать кислород. Много. Целых пять пинт, одновременно