На берегу Стикса. Андрей Дашков

дело плохо. Ему вдруг захотелось раствориться в окружающей тьме, стать тьмою, которая безмерно больше людишек, мечущихся между жизнью и смертью. Он чувствовал, что внутри у него достаточно черной краски, чтобы затопить ею целый город. Но тут был не город. Тут была пустота окончательно разложившегося мира, возможно, уже переболевшего раком времени.

      Шлок помог Кроту вернуться в практическую плоскость.

      – Сдохла, мать ее, – сообщил он.

      – Ты кто – доктор? – осведомился Крот, закуривая сигарету. Его движения были плавными, даже вкрадчивыми, отчего возникало обманчивое впечатление медлительности.

      – Ага, – сказал Шлок. – Хирург.

      – Тогда вырви ей зубы.

      – Отошлем их ее папаше, мать его?

      – Зачем? У него хороший дантист.

      – Можешь не сомневаться.

      Крот и Шлок могли продолжать в подобном духе до бесконечности. Таков был их специфический юмор, часто понятный только двоим, а иногда непонятный никому. Шизофренические диалоги не мешали свободной половине каждого думать о своем.