Махеев презрительно усмехнулся и спокойно поднялся в фуру, ни на кого не взглянув.
– Герда! – прочитал Бессмертный, – в смысле – Полонская! Черное Солнце!
Девица-вамп с перфорированными ушами не сдвинулась с места, перебирая свои металлические браслеты на изрезанных бритвой запястьях. Лицо при этом не дрогнуло и к столу она не подошла.
– В чем дело? – удивился Роман, – ты же больше всех хотела… или я чего-то не знаю?!
– Что я хотела – не ваша забота, – раздраженно ответила она и добавила, – просто не нравится мне!
– Что не нравится?
– Что я тут подопытная. Крысой лабораторной быть не хочу!
– У нас вся страна такая, – развел руками Бессмертный, – вот он, думаешь, не крыса, я, думаешь, не крыса, Герда? Только я тебя избавлю от этого, а себя-то нет. Будешь подписывать? – вдруг зло, весело и нетерпеливо крикнул Роман.
– Нет! – остро и мерзко оскалившись, огрызнулась Герда.
– Хорошо, – режиссер встал, достал из кармана сигареты, быстро подкурил одну и швырнул обратно пачку на стол, – хочешь, я скажу, что с тобой будет? Ты сейчас вернешься в город. В свою комнату, где еще не выветрился запах гавайской розы и голубого лотоса. Где на подоконнике лежит пачка лучших бритвенных лезвий. Где в DVD заправлен диск лучшего в мире депрессняка. Там ты рано или поздно сделаешь то же самое. Только тебя уже никто никогда не услышит, понимаешь. И длиться это будет годами. Может быть – десятилетиями. Одно и то же. Одна и та же комната, один и тот же голубой лотос, депрессняк, бритва, нисходящая спираль. Знаешь, что будет для тебя самое страшное? Как-нибудь ночью на кухне через двадцать лет ты смиришься и начнешь резво оберегать свою жизнь… точно так же, как сейчас мечтаешь ее прервать. У тебя будут морщины, и ты будешь их разглаживать. У тебя будет разбухшая печень, и ты будешь считать калории и составишь список продуктов. У тебя не будет детей, и ты будешь молить кого угодно, чтобы у тебя появился хоть кто-нибудь, хоть дебил, хоть с заячьей губой, хоть негритенок. Ты будешь слепнуть от слез и от горючего-горячего, блядь, стыда за свое прошлое. Но будет поздно. Ведь если жить правильно, Герда, то начинать надо не через двадцать лет. Не в следующей жизни. Не на пенсии. А вчера, твою мать! Будешь подписывать? – заорал Роман уже яростно, отбросив окурок в сторону.
– А, черт!!! – крикнула Герда, подбежала к столу, запрыгнула на табуретку и стала бить ладонью, – где ручка? А, вот она! – она подписала договор так молниеносно, что даже его надорвала.
Роман достал еще одну сигарету, подкурил, со вкусом затянулся, взял Герду обеими ладонями за щеки, поцеловал ее и выдохнул в нее весь дым, что смог задержать в своих легких. Полонская на автомате ответила на поцелуй и тут же, хотя, признаться – не во всю мощь – ударила Бессмертного коленом в пах. Роман технично отпрыгнул и присел на корточки.
– Однако я гений, – яростно прошипел, как кот, задетый за живое Бессмертный.
Герда