Он сознавал недосягаемость этого счастья и силою воли боящегося оскорбить свое божество влюбленного человека скрывал свои чувства от всех и тщательнее всего от самой Зинаиды Владимировны.
Его ухаживание за ней, пока между ним и ей стоит эта только что ушедшая женщина с огненным взглядом, казалось ему оскорблением этой божественной девушки.
О, как он ненавидел порой в Москве эту помеху его счастья – Ирену.
Из-за этой глухой ненависти он бросил нераспечатанными те два письма, которые каким-то неведомым для него путем попали снова в руки писавшей их.
«Как могло это случиться? – возник в его уме вопрос. – Вероятно, я был окружен подкупленными ею слугами… От этой женщины станется все…» – тотчас и ответил он сам себе.
Любила ли, по крайней мере, его Ирена?
Она говорила это и по-своему она любила его. Она любила в нем доставляемый им комфорт, богатство, она любила в нем его красоту, силу, здоровье. Она любила в нем все, что было нужно для нее, без чего она не могла обходиться, жить.
Разве это любовь?
Его внутренний мир для нее не существовал, ей не было дела ни до его горя, ни до его радости.
Не то та, другая.
Он не знал, он не смел даже думать, что она любит его, но он припоминал иногда обращенные на него ее взгляды, казалось, проникающие прямо в душу, вливающие в нее живительный бальзам, дарящие покой и светлую радость.
Его разбитое существование поддерживала мысль, что Ирена кем-нибудь увлечется и согласится на окончательный разрыв. Он возлагал надежду на поездку в Варшаву, он не отказывал ей в деньгах, даже сокращая личные расходы. Он думал, что она там, среди своих соотечественников, встретится с кем-нибудь, кто заставит ее забыть о нем, оставить его в покое. Он готов был ее обеспечить половиной своего состояния… Он даже сказал ей это.
Тогда он был бы свободен и его кумир принадлежал бы ему. Он знал, по отношению к нему семейства Похвисневых, что ни Зинаида Владимировна, ни ее родители ничего не имели бы против его предложения.
И вдруг, увы, все рушилось!
Он не успел даже побывать у Похвисневых, как появилась Ирена с своими грозными предписаниями.
И все надо было исполнить.
Более всего бесило Виктора Павловича то, что внутренне он ничего не имел в настоящую минуту против переезда под одну кровлю с Иреной.
Годичная разлука сделала то, что она имела для него прелесть новизны.
Ее очаровательный образ носился перед ним и почти застилал собою образ Зинаиды Владимировны.
Он знал, повторяем, что это временно, но его бесила эта двойственность его природы.
– Послушай, Виктор! – вдруг подошел к нему Иван Сергеевич. – Я не любопытен и не хочу совершенно знать, какая тайна соединяет тебя с этой женщиной, которая называет себя твоей женой, которую и ты назвал так несколько