И вдруг я оказался в прошлом
со всей эпохою своей.
Я молодым шакалам брошен,
как черносотенцам еврей.
Они, хрустя, мослы слюнявят,
на части рвут пробитый стяг,
но невзначай клыки сломают
о пули битв у нас в костях.
А вы, гиены и койоты,
чернь послебитвенных геройств,
жанр догрызания кого-то
вы превратили в пир горой.
С таким оскалом вам по скалам
не доползти до облаков.
Между шакалом и Шагалом
есть пропасть в несколько веков.
Эпоху вырвало чернухой,
и рвота – это модный стиль.
Ты постмодерн такой понюхай —
он как заблеванная пыль.
Но пыль есть пыль, а хлеб вчерашний
есть хлеб, вкушать его дабы.
Не на чернухе —
на черняшке,
как бриллианты, соль судьбы!
«Все больше, больше моей маме лет…»
Все больше, больше моей маме лет.
Все реже поднимается чуть свет
на шорох свежевыпавших газет,
в которых утешений нет и нет.
Все горше каждый воздуха глоток,
все скользче пол, опасный, как ледок,
все тяжелей, нечаянно жесток,
обнявший плечи легонький платок.
Когда она по улице бредет,
снег осторожно, бережно идет,
и дождь ей боты лижет, как щенок,
и ветер сбить ее боится с ног.
В нелегкие такие времена
все легче, легче делалась она,
и страшно мне, что может кто-нибудь,
как перышко, ее с России сдуть.
Как мне испить живой воды тогда
из маминого слабого следа?
Любимая, прошу тебя, – сумей
стать хоть немного матерью моей.
Поздние слезы
Животные – это другие народы,
и не из слезливой, как люди, породы.
Но плачут собаки не спьяну – тверезы.
Их старость выдавливает им слезы.
Собакам глаза вытирают ушами,
чтоб старости слезы им жить не мешали.
Да разве увидишь лису или зайца,
когда твои очи собачьи слезятся?
Я в детстве шикарно рыдал, ниагарно,
порой притворялся – отнюдь не бездарно,
а поздние слезы не рвутся наружу, —
я трушу, что с ними свой сговор нарушу.
Все чаще рыдания пряча в свой выдох,
стою, словно каменный, на панихидах.
Я стал договариваться с глазами,
чтоб договорились они со слезами.
Не плакать мне хочется – выть, как собака,
лишь вновь свежекрашеным гробом запахло,
а возле глотающей друга могилы
и плакать нет сил, и не плакать нет силы.
Это – я, Маша
«Это я,
Маша…» —
как собака скулю,
дверь опять перееханной лапой скребя,
столько дров,
столько