Зажигалка с драконьей головой. Валерий Поволяев

оказался летчик, с которым он быль знаком – Игорь Сметанин, молодой, красивый, словно бы сошедший с кинооткрытки, какие в большом количестве продают в киосках сельской «Союзпечати», длинноногий, голубоглазый, с четко очерченным мужественным лицом, по таким парням обычно сохнут девчата, а они обычно крутят подолы кудрявым зазнобам лет до сорока пяти, не женятся, насыщаются, а потом одним махом отрубают свое прошлое, выбирают какую-нибудь непривлекательную кривоногую бабенку, способную лепить вкусные пироги с грибами, печь тающие во рту оладьи и варить тугие, остро пахнущие чесноком холодцы, смиряясь со своей долей, ставшую серой, спокойной, до самой последней черты. И в гроб очень часто сходят вместе со своей женой.

      Но пока такой актер не утихомирится – берегись, девки!

      Шайдуков подошел к пилоту:

      – Ты на этой этажерке садился, как на реактивном истребителе.

      – Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – вежливо поздоровался Сметанин.

      – Я видел в кино, как садятся на авианосцы реактивные самолеты – носом вниз, ногами в тормозную петлю, так ноги мокрыми от страха становятся, носки выжимать можно.

      – Не верю, что это слова представителя доблестной советской милиции.

      – Пассажиров, пока садился, не вырвало?

      – У меня другого выхода не было, в Клюквенном – тяжелая посадка. Чтобы она была легкой, в тайге надо просеку километра на полтора рубить.

      – Полтора – это ты хватил через край, Игорь.

      – Ну, на полкилометра.

      – Вот это уже ближе к истине.

      Раньше Игорь Сметанин летал на больших лайнерах, ходил в отутюженных до бритвенной остроты брюках, в белой рубашке с накрахмаленным воротником, душился «шипром», жил в Москве, был своим человеком во многих крупных городах, но потом провинился и очутился в глуши, о Москве старался не вспоминать и летал на гремящих, с воньким дымом этажерках. Наверное, если бы он захотел, мог бы ныне вернуться на большие самолеты, но Игорь почему-то не хотел, замыкался, когда ему говорили об этом, жесткое красивое лицо его нехорошо серело и становилось печальным.

      От старого у Сметанина остались только чистые, накрахмаленные до хруста рубашки, да хорошо отутюженные брюки – Игорь и в глуши не опускался до неряшества, следил за собой.

      – Ну и как тут моя милиция меня бережет? – спросил Сметанин.

      – Бережет потихоньку.

      – А чего голос такой тусклый? Мероприятие какое-нибудь не удалось?

      – В милиции все мероприятия удаются, Игорь. Начинаются с шумихи и неразберихи, отыскания виновных, заканчиваются наказанием невиновных и награждением непричастных.

      – Очень зло, товарищ старший лейтенант. И умно. – Сметанин усмехнулся. – Милиция, похоже, умеет не только сапоги чистить.

      Шайдуков усмехнулся тоже.

      – Умом ты можешь не блистать, но сапогом блистать обязан.

      – Похвальное правило.

      – Скажи, Игорь, в воздухе тяжело открыть дверь самолета? – неожиданно спросил